В ее глазах ненависть сменилась недоверием.

— А что вас тогда интересует в этом деле?

Я покачала головой:

— Еще не доперли, О'Брайен? То, что сказал Вебстер:международный шпионаж, промышленный шпионаж, подозрение в терроризме, и это ещетолько первые строки списка.

— Ну и что? — Ее руки лежали сцепленные на папке,будто защищая ее от меня, будто она опасалась, что я сейчас выхвачу эту папку идам деру.

— Он следил за мной, О'Брайен. Зачем? Я никогда не выезжалаиз страны. За каким чертом и каким международным бандитам я понадобилась?

Она чуть наморщила брови.

— Вы действительно не знаете, зачем они васпреследовали?

— Нет. Вы бы хотели, чтобы за вами следил кто-нибудьвроде этого типа?

— Нет, — сказала она уже мягче, как-тонеуверенно. — Не хотела бы. — Она смотрела на меня твердыми глазами,но уже не такими твердыми, как раньше. Извиняться она не стала, но протянуламне папку. — Если вы действительно не знаете, что им от вас надо, то вамследует знать, что за человека вы накопали для нас... маршал Блейк.

— Спасибо, детектив О'Брайен, — улыбнулась я.

Ответной улыбки не было, но она послала детектива Вебстерапринести еще кофе нам обеим. И она велела ему приготовить свежий, а потом уженаливать нам. Детектив О'Брайен нравилась мне все больше и больше.

Этого человека звали Леопольд Вальтер Хайнрик, понациональности — немец. Подозревался он почти в любом серьезном преступлении,которое можно придумать. Серьезные — я имею в виду серьезные. Он не срезалсумки, не был шулером. Его подозревали в работе на мировые террористическиегруппы, в основном с арийской направленностью. Это не значит, что он никогда небрал денег у людей, которые действовали не для того, чтобы сделать мир удобнеедля расистов, но предпочитал он работать на расистов. Он был замешан в томнаправлении шпионской деятельности, которое помогает светлокожим либо остатьсяу власти, либо получить власть над людьми с менее светлой кожей.

В деле был список известных сообщников, некоторые с фотографиями.Часть снимков была по качеству как фотографии на кофейной кружке, но в основном— зернистые факсы фотографий наблюдения. Лица в профиль, лица людей, снятых вовремя посадки в машину, входа или выхода из здания в далеких странах. Как будтоэти люди знали, что их фотографируют, или боялись, как бы этого не случилось.Были там два лица, к которым я возвращалась — двое мужчин, — один впрофиль в шляпе, другой смотрит в камеру, но лицо смазано.

О'Брайен встала рядом со мной, разглядывая две фотографии,отложенные мной на край стола.

— Вы их узнаете? — спросила она.

— Не уверена.

Я потрогала края фотографий, будто от этого они станутреальнее, выдадут мне свои тайны.

— Вы все время к ним возвращаетесь.

— Я знаю, но не то чтобы они мне знакомы. Скорее будтоя их где-то видела. И недавно. Не могу сообразить, но знаю, что видела их илилюдей, очень на них похожих.

Я всмотрелась в зернистые изображения, серо-черно-белые,составленные из точечек, будто это был факс с факса с факса. И кто знает,откуда взялся оригинал?

О'Брайен вроде бы прочла мои мысли, потому что сказала:

— Вы работаете с факсами, сделанными с плохихфотографий наружного наблюдения. Здесь их мать родная не узнает.

Я кивнула, потом взяла ту, на которой был крупныйтемноволосый мужчина. Он садился в машину. За спиной его был какой-то старыйдом, но архитектуру я не изучала и это ничего мне не говорило. Человек смотрелвниз, будто боясь оступиться при сходе с тротуара, и я даже не видела егоспереди.

— Может, если бы я увидела снимок анфас... или это все,что у них есть?

— Они нам прислали все — так они сказали. — Судяпо выражению ее лица, она не до конца в это верила, но приходилосьдовольствоваться тем, что есть. — Они еще весьма обеспокоены, что в Штатахмогут оказаться и друзья Хайнрика. Мы собираемся раздать пачку фотографий всемпатрульным с указанием наблюдать и докладывать, но не пытаться задержать.

— Вы думаете, они опасны? — спросила я.

Она посмотрела на меня недоуменно:

— Вы же читали дело Хайнрика. Разве вы сами так недумаете?

Я пожала плечами:

— Да, пожалуй. — Я снова перешла к спискуизвестных контактов. — Ни одно имя мне ничего не говорит.

Я закрыла папку и положила ее позади двух фотографий. Наэтот раз я взяла вторую, ту, где был светловолосый. На фото волосы казалисьбелыми. Или белокурыми, но очень светлыми. Фона, по которому можно было быопределить его размер, не было. Снимок во все лицо, близко, и виден толькоторс. Человек стоял, опираясь на стол в момент разговора. Эта фотография былалучше, подробнее, но я все равно его не узнавала.

— Это снято скрытой камерой наблюдения?

— Почему вы так думаете?

Я пододвинула ей фотографию.

— Во-первых, необычный ракурс, будто камера на уровнебедер. Обычно никто с бедра не снимает. Во-вторых, он разговаривает, но вкамеру не смотрит, а это слишком естественно. Я бы поставила приличные деньги,что он не знал о съемке.

— И могли бы выиграть. — Она взяла у меняфотографию и стала рассматривать, стараясь подобрать удачный ракурс. — Акакая разница, как снимали?

Ее глаза стали вежливо-холодными — глаза хорошего копа,подозрительного и желающего узнать то, что знаю я.

— Понимаете, я видела, как вы тут пытались допрашиватьХайнрика и его приятеля. Как заевшая пластинка. Можете их продержать семьдесятдва часа, но они каждую минуту будут повторять именно это.

— Согласна.

— Мы могли бы взять их на пушку. Сказать Хайнрику, чтоего друзьям следовало бы лучше следить за обстановкой. Тут неясно, где сделаныснимки. Блондин просто в комнате, не более того.

О'Брайен покачала головой:

— Мы пока еще мало знаем, чтобы брать на пушку.

— Если бы я вспомнила, где я этих типов видела, можнобыло бы попробовать.

Она посмотрела на меня, будто я наконец-то сделала что-то,заслуживающее интереса.

— Можно было бы, — сказала она осторожно.

— И даже если я не вспомню... если семьдесят два часаначнут кончаться, отчего бы нам не сблефовать?

— Зачем? — спросила она.

Я скрестила руки на груди, подавив желание обхватить себя заплечи.

— Потому что я хочу знать, зачем этот гад за мнойследил. А если ему нужна не я лично, тогда я еще сильнее буду волноваться заСент-Луис в целом.