Зебровски закрыл дверь и сел на своей стороне стола рядом сДольфом, оставив мне дальний стул.

Я не села.

— За что вы загребли Джейсона?

— У него на теле раны, нанесенные жертвой при защите. Иони соответствуют расследуемому преступлению.

— Ты ведь на самом деле не веришь, что Джейсон замешанв этом... — я поискала слово, — зверстве?

— Он — вервольф, и у него раны на руках, — сказалДольф. — Если он не насиловал нашу жертву, то кого-то он изнасиловал.

— Вы здесь присутствуете для наблюдения,лейтенант, — сказал Зебровски. По его лицу видно было, что он бы сейчасрад был оказаться где угодно, только не здесь, где надо указывать Дольфу нелезть не в свое дело.

Дольф хотел было что-то сказать, но сумел остановить себячистой силой воли.

— Хорошо, хорошо, сержант. Продолжайте.

В последнем слове было больше накала, чем в лесном пожаре.

— Погоди, — сказала я. — Ты говоришь —изнасиловал?

— На месте первого убийства найдена сперма, —сказал Зебровски.

— Это где распятие? — спросила я.

— Нет, — отрезал Дольф. — Там, гдеразорванная женщина.

— При таком преступлении сперма может не означатьизнасилования. Может быть, у него просто случился оргазм. Это псих, нореального контакта могло не быть. Я видела тело — там мало что осталось, чтобы сказать,было ли изнасилование. — Тут у меня мелькнула ужасная мысль. — Тольконе говорите, что нашли на голове.

— Нет, — покачал головой Зебровски. — По всейкомнате.

Почти облегчение. Почти.

— Так почему Дольф сказал, будто это изнасилование?

— От второй потерпевшей осталось чуть побольше, —сказал Зебровски.

Я повернулась к нему:

— Не помню, чтобы меня информировали о второмнападении.

— Тебя не полагалось информировать, — сказалДольф. — Верно, я позвал тебя на первое, но дважды я одной ошибки неповторяю.

Стараясь не обращать внимания на Дольфа, я глядела наЗебровски. Он одними губами произнес: «Потом».

Ладно, значит, Зебровски мне расскажет, когда рядом не будетДольфа. Просто отлично. Насчет взбесившегося оборотня, который мотается погороду, я сейчас ничего сделать не могла, зато могла заняться текущимнесчастьем.

— А что сказал Джейсон, когда вы его спросили, откудацарапины?

— Сказал, что мужчины не болтают на такие темы, —ответил Зебровски. — Хотя мне этот ответ показался неубедительным.

Я посмотрела на Джейсона — он пожал плечами, будто говоря: ачто я еще мог сказать? Достаточно хорошо меня зная, он понимал, что мненеприятно было бы выносить сор из избы. И в этом он был прав — я не хотела бы,чтобы знали Дольф и Зебровски. Но мое смущение не стоит ареста Джейсона.

Я вздохнула и произнесла правду:

— Эти раны не нанесены защищающейся жертвой.

— Он исцарапан, Анита, и мы это засняли, — сказалЗебровски. — Дольф на первом месте преступления увидел у него царапины.Теперь их нет, зато есть свежие.

— Это я его изукрасила, — произнесла я равнодушно,потому что очень старалась говорить равнодушно.

Дольф то ли фыркнул, то ли засмеялся. Не нужны были слова,чтобы понять, насколько он мне не верит. Зебровски произнес вслух:

— Расскажи кому-нибудь другому, Анита, мы тебя лучшезнаем.

Я закатала рукава и показала собственные заживающиецарапины:

— Когда я испугалась, что слишком его исполосую, товцепилась в себя.

У Зебровски глаза полезли на лоб:

— Блейк, ты всегда такая страстная?

— Тебе, Зебровски, никогда этого не проверить.

— Если это значит «да», я удовлетворен. — Онподнес руку почти к самым моим царапинам, но остановился и почти дотронулся доцарапин Джейсона. — Надеюсь, секс был хорош.

Джейсон уставился в столешницу и очень постарался принятьсмущенный вид. Но при этом был очень собой доволен. У него это одновременнополучалось.

— Вот вам и ответ, — сказала я.

Джейсон блеснул улыбкой, и младенчески-синие глазазаискрились.

— Как скажете, госпожа.

Я бросила на него исключительно зловещий взгляд, который нина миг не пригасил его веселья.

Дольф отвалился от стены, подошел и вперился в мою руку.

— Не вешай мне лапшу на уши, Анита. Ты это самапоцарапала по дороге сюда, чтобы сделать ему алиби.

— Царапины не такие свежие, Дольф.

Он попытался схватить меня за руку, но я шагнула назад.

— Спасибо, мне не хочется, чтобы меня опять хватали.

Он перегнулся ко мне через стол, и Джейсон подал свой стулчуть назад, будто не хотел оказаться между нами.

— Врешь, — произнес Дольф. — Оборотеньзалечивает любые раны, кроме серебра и ран, нанесенных другим монстром, изалечивает быстро. Ты этому меня учила, Анита. Если бы это ты его поцарапала,уже бы все зажило.

— Не говорит ли та же логика, что, если бы царапинынанесла жертва, они бы тоже уже зажили?

— Нет, если это была вторая жертва. — Эту новостьДольф обрушил на меня как удар, каким она и была.

Я посмотрела на Зебровски:

— Я не могу обсуждать скорость заживления ран, если незнаю, когда они нанесены. Мне нужно знать время.

Зебровски открыл рот, но ответил Дольф:

— Зачем? Чтобы алиби было непробиваемым?

— Зебровски, я не вижу, как ты обращаешься к Дольфу, нокак-то ты умудряешься, потому что каждый раз, когда я задаю тебе вопрос, ответя получаю от него.

Я уже тоже наклонилась над столом.

— У него царапины старше твоих, Анита, — сказалДольф, почти рыча. — Они сильнее зажили. В суде ты не Докажешь, что ониполучены одновременно.

— Он оборотень, и у него заживает быстрее. Я тебе этоговорила, если ты не забыл.

— Ты признаешь, что с ним трахалась?

Я слишком разозлилась, чтобы дергаться от выбора слов.

— Я предпочитаю термин «вступила в интимные отношения»,но если тебе так понятнее, то да.

— Если бы это было правдой, следы бы у него ужеполностью зажили. Если ты человек, как ты мне постоянно говоришь.

Боль посередине лба будто пыталась пробить дыру изнутринаружу. И не создавала настроения для подобных обсуждений.

— Кто я и что я — не твое собачье дело. Я сообщаю тебе,что поцарапала его в пылу страсти. Более того, это скорее всего произошлоименно в тот момент, когда случилось второе убийство. Можем тебе назвать время,если хочешь.