Добравшись до базы, я иду прямо домой, чтобы переодеться. Дверь – точно помню, что запер ее, – открыта, я вхожу и вижу Джемеля посреди гостиной. Войди я на несколько секунд раньше, и увидел бы, как он роется в моих вещах, но теперь, осматриваясь, вижу, что все на своих местах.

– Принеси воды. Мне надо помыться, – резко говорю я ему.

– Да, полковник.

В Военный клуб я попадаю, когда второй завтрак закончился, и уже в первое мгновение вижу: случилось нечто из ряда вон выходящее. Я направляюсь к моему обычному месту, и разговор тут же прекращается. Несколько старших офицеров быстро допивают то, что у них есть, и уходят. Сегодня «Депеш» аккуратно и демонстративно положена на мое кресло первой страницей вверх.

Никогда прежде мое имя не упоминалось в газетах. Я представляю себе всех своих знакомых, друзей, родственников во Франции, которые, ничего не подозревая, открывают газету. Что они подумают? Я считаюсь шпионом, человеком, прячущимся в тени. И вот луч прожектора находит меня.

И это еще не все:

Когда я заканчиваю читать и оглядываюсь, то вижу, что клуб пуст.

Тем вечером я получаю еще одну телеграмму – она засунута мне под дверь:

Немедленно выезжайте из Суса с учетом того, что Вы туда не вернетесь, и сразу явитесь ко мне в штаб. Леклерк

В столице Туниса мне предоставляют небольшую комнату на втором этаже главной казармы. Я лежу на кровати и слушаю симфонию мужской армейской жизни – крики, неожиданные свистки, хлопанье дверей, тяжелые шаги. Мои мысли о Полин. В последние несколько недель я не получил от нее ни одного письма. Что она подумала обо мне, прочтя ту статью в газете, – что я на содержании у евреев и меня «с позором» отправили в Тунис? Я пишу ей письмо.

Я кладу перо и перечитываю письмо. Оно мне кажется очень высокопарным. Но как избежать этого, если ты знаешь, что твои любовные письма будут вскрыты с помощью пара в кабинетах, скопированы и помещены в досье.

Я не подписываю письмá, не пишу имени Полин на конверте. Плачу франк солдату, чтобы тот отправил его для меня.

Леклерк принимает меня в своем кабинете в конце дня. Его сад погружен в темноту. Вид у него усталый. На одной стороне стола лежит пачка телеграмм, на другой – стопка газет. Он приглашает меня сесть.

– У меня от военного министра есть список вопросов, которые мне поручено задать вам, полковник. Например: передавали ли вы когда-нибудь секретную информацию лицу или лицам, не служащим в армию?

– Нет, генерал.

Он делает пометку.

– Подделывали ли вы когда-нибудь или иным способом изменяли секретные документы?

– Нет, генерал.

– Просили ли вы когда-нибудь вашего подчиненного или подчиненных подделывать секретные документы?

– Нет, генерал.

– Допускали ли вы когда-нибудь к секретной информации женщину?

– Женщину?

– Да. Судя по всему, этот майор Эстерхази заявил, что секретную информацию ему передала женщина в вуали.

Женщина в вуали! Снова почерк дю Пати…

– Нет, генерал, я не показывал никаких документов женщинам – в вуали или без.

– Хорошо. Я так и телеграфирую в Париж. А пока информирую вас, что военный министр приказал провести внутреннее расследование всего этого дела под руководством генерала Пельё, командующего департаментом Сена. Вам приказано вернуться во Францию для дачи показаний. Вас будет сопровождать чиновник из Министерства колоний.

Леклерк встает. Я тоже.

– Я бы не сказал, что иметь вас в моем подчинении доставило мне удовольствие, но это определенно было интересно.

Мы обмениваемся рукопожатием. Генерал кладет мне на плечо руку и провожает до двери. От него сильно пахнет одеколоном.

– Я вчера вечером разговаривал с полковником Дюбюшем. Он говорит, что этот Эстерхази сущая дрянь. Он служил здесь в Восемьдесят втором, и его обвинили в присвоении денег в Сфаксе. Было проведено расследование, но ему все почему-то сошло с рук.

– Меня это не удивляет, генерал.

– Вероятно, вам противостоят люди, находящиеся в отчаянном положении, если они готовы заключать союз с такой личностью. Позвольте дать вам совет?

– Конечно.

– По пути во Францию не стойте на корабле слишком близко к перилам.

Средиземное море в ноябре гораздо более бурное, чем в июне. В иллюминаторе мелькает то серое небо, то серые волны. Мои русские книги соскальзывают с маленького столика и падают на пол. Время от времени ко мне заходит мсье Перье из Министерства колоний, но лицо у него зеленого цвета, и он по большей части предпочитает оставаться в своей каюте. Во время редких выходов на палубу я, следуя совету Леклерка, держусь подальше от бортов. Наслаждаюсь брызгами на лице, запахом угольного дыма, смешанным с соленой влагой. Время от времени замечаю, что на меня смотрят другие пассажиры, но я не знаю – полицейские они агенты или просто прослышали, что человек, чье имя упоминается в новостях, находится на борту.