Мы покидаем Африку во вторник. А днем в четверг на горизонте появляется берег Франции – размытая линия в тумане. Я заканчиваю укладывать вещи в чемодан, когда в дверь раздается стук. Хватаю поспешно револьвер и спрашиваю:

– Кто там?

– Полковник Пикар, это капитан парома, – отвечает голос.

– Минутку.

Я засовываю револьвер в карман и открываю дверь. Вижу перед собой мрачного вида человека лет пятидесяти с небольшим, судя по сеточке сосудов в его глазах, он не дурак выпить. Мне следовало догадаться: если ты мотаешься туда-сюда между Тунисом и Марселем три раза в неделю, это становится утомительным. Мы салютуем друг другу.

– Приняты меры, чтобы вы и мсье Перье сошли с судна, прежде чем мы причалим в Марселе, – сообщает он.

– В этом есть необходимость?

– По всей видимости, на набережной вас ожидает толпа репортеров и протестующих. Военное министерство считает, что в интересах безопасности нужно переместить вас на буксир еще в море, а потом высадить в другой части гавани.

– Что за нелепая мысль!

– Может, и так, – пожав плечами, отвечает капитан, – но я получил такой приказ.

Полчаса спустя гул двигателей стихает и мы ложимся в дрейф. Я с чемоданом поднимаюсь на палубу. Мы останавливаемся в километре от входа в гавань. Рядом с нами дрейфует буксир. Погода холодная, промозглая, но это не мешает нескольким десяткам пассажиров стоять у перил в угрюмом молчании и смотреть, как я спускаюсь на буксир. Это мой первый опыт в роли знаменитости, и весьма неприятный, нужно сказать. На море довольно сильное волнение, и два судна ударяются друг о друга бортами, их палубы поднимаются и падают в противоположных направлениях. У меня берут чемодан, кидают его на буксир, там его ловят, после чего спускают меня. Мне навстречу тянутся крепкие руки, устанавливающие меня на палубе. У себя за спиной я слышу выкрикнутое оскорбление, ветер уносит брошенное кем-то слово «еврей». Мсье Перье спускают с его багажом. Он, пошатываясь, подходит к другому борту, и его рвет. Канаты поднимают наверх, и мы отчаливаем. Мы проходим за волнолом и поворачиваем налево, протискиваясь между высокими бортами двух стоящих на якоре броненосцев к западной части гавани. За кормой буксира у места, где причаливают паромы, я вижу толпу людей – человек сто или даже двести. И в этот момент я осознаю то влияние, которое дело Дрейфуса начинает оказывать на воображение моих соотечественников. Буксир маневрирует вдоль военного причала, останавливается у места, где ждет экипаж. Рядом с ним я вижу молодого офицера. Когда команда швартует буксир, офицер подходит к кромке пристани и, взяв мой чемодан, передает его извозчику, потом предлагает руку мне, помогая подняться на берег.

Он отдает мне честь. Ведет себя холодно, но безупречно. Мы усаживаемся в задней части экипажа рядом с Перье, офицер садится лицом к нам.

– Если позволите, полковник, я бы порекомендовал вам пригнуться как можно ниже. По крайней мере, пока мы не отъедем на некоторое расстояние от порта.

Я следую его совету. Так я возвращаюсь во Францию – словно пойманный преступник.

На вокзале для нас забронировано купе первого класса в последнем вагоне. Перье опускает шторы на дверях и окнах и не разрешает мне купить газету. Если я собираюсь в туалет, он непременно сопровождает меня и стоит перед дверью, пока я не закончу свои дела. Интересно, что он сделает, если я не подчинюсь его приказам, которые неизменно произносятся нервным, смущенным, чуть ли не умоляющим тоном. Но, по правде говоря, какой-то странный фатализм нисходит на меня. Я иду на поводу у происходящих событий, подчиняясь ритму нашего путешествия, которое начинается в пять часов вечера в темном Марселе, а заканчивается в пять утра в темном Париже.

Я сплю, когда мы прибываем на Лионский вокзал. Мы резко останавливаемся, и я просыпаюсь, открываю глаза и вижу Перье, который, чуть отгибая шторку, смотрит в окно.

– Мы подождем пока, если вы не возражаете, полковник, – говорит он. – Пусть пройдут другие пассажиры.

Десять минут спустя мы выходим на пустую платформу. Носильщик катит перед нами тележку с чемоданами, мы идем вдоль всего поезда до турникета, где стоит около десятка человек с блокнотами.

– Ничего не говорите, – предупреждает меня Перье.

Мы придерживаем головные уборы и чуть наклоняемся вперед, словно идем против ветра. Ожидающие выкрикивают вопросы все разом: «Эстерхази?.. Дрейфус?.. Дама в вуали?.. Расследование?..» Я вижу яркую световую вспышку и слышу громкое «Ух!» – это вспыхивает магниевый порошок на полке фотографа, но мы идем достаточно быстро – поэтому, уверен, фотография будет непригодной. Перед нами стоят два железнодорожных чиновника с раскинутыми в стороны руками, они направляют нас в пустую комнату и закрывают дверь. Внутри я вижу моего старого друга Армана Мерсье-Милона, он теперь в звании полковника. Он очень официально салютует мне.

– Арман, – говорю я, – ты даже представить не можешь, как я ряд тебя видеть! – Протягиваю ему руку, но он в ответ только показывает мне на дверь.

– Нас ждет авто, – говорит Мерсье-Милон. – Мы должны уехать, прежде чем они обегут вокзал.

На улице стоит большой современный автомобиль в раскраске «Компани Пари-Лион медитерране». На заднем сиденье я сижу между Перье с одной стороны и Мерсье-Милоном с другой. Багаж погружен, и машина отъезжает в тот момент, когда газетчики выбегают к нам из здания вокзала.

– У меня для тебя письмо от начальника Генштаба, – сообщает Мерсье-Милон.

Открывать конверт в тесном пространстве неудобно.

Мы быстро проезжаем в темноте по дождливому городу. В этот час на улицах пусто, я почти никого не вижу. Мы направляемся на запад по бульвару Сен-Мартен, и я думаю, может быть, они везут меня на мою квартиру, но мы неожиданно сворачиваем на север и останавливаемся на улице Сен-Лазар перед гигантским отелем «Терминюс». Швейцар открывает дверь. Перье выходит первым.

– Я пойду зарегистрирую нас.

– Я остаюсь здесь?

– Пока. – Перье исчезает внутри.

Я вылезаю из авто и созерцаю огромный фасад. Он занимает целый городской квартал – в отеле пятьсот номеров, храм нового времени. Электрические огни сверкают на дожде. Ко мне подходит Мерсье-Милон. Здесь нас никто не слышит, и он впервые говорит мне:

– Ты чертов дурак, Жорж! Что у тебя было в голове? – Говорит он тихо, но с напором, и я вижу: ему хотелось сказать все это с того момента, как мы вышли из вокзала. – Я сам сочувствую Дрейфусу – я один из немногих был готов защищать его во время этой судебной комедии. Но ты?! Передавать секретную информацию посторонним, чтобы они могли использовать ее против твоего начальства? На мой взгляд, это преступление! Вряд ли ты найдешь хоть одного военного во всей Франции, который поддержит тебя.