Настя докурила сигарету, на цыпочках спустилась по лестницена два этажа ниже и только оттуда поехала на лифте. Ай да доктор!

* * *

До особняка в центре Москвы, где располагалисьадминистративные службы киноконцерна «Сириус», она добралась довольно быстро.Стасова на месте не было, но девушка из соседнего кабинета, порхая по коридорумимо Насти, прощебетала на ходу, что Владислав Николаевич где-то здесь, скореевсего у шефа. Настя устроилась в когда-то мягком, а ныне продавленном чуть лине до пола кресле и достала предусмотрительно припасенную газету с кроссвордом.Вписывая буквы в мелкие клеточки, она продолжала думать о странной реакцииВладимира Петровича Пригарина на ее визит. Нигде никакого криминала, а онсначала испугался, а потом, только за ней закрылась дверь, кинулся звонитькакому-то Виктору. Не зря Владу не понравилось это совпадение с самого начала,ох, не зря! Все-таки чутье у него развитое, тренированное.

– О чем задумалась? – послышался голос Стасова надсамым ее ухом.

– О том, что твой начальник, который дал тебе уйти напенсию, полный дурак, – ответила она, убирая кроссворд в сумку и вставая снизкого кресла.

– Почему это? Нормальный мужик, дал мне уйти спокойно,без выговоров и без нервотрепки.

– Был бы нормальный – ни за что бы тебя не отпустил. Вногах должен был валяться, слезы лить, уговаривать остаться. А он? Взял иотпустил тебя без звука, как будто такие, как ты, пачками на улице валяются ипо первому его свистку прибегут к нему работать.

– Ты чего, Настасья? – оторопел Владислав. –Мороженого переела? Или кофе был некачественный? Ты чего такая заведенная?

– Да потому, что меня всегда злость берет, когда самыелучшие от нас уходят, а наши начальнички смотрят вам вслед с отеческим укором,вместо того чтобы взять ноги в руки и делать для вас хоть что-нибудь – квартирывам выбивать, премии, льготы. Обидно мне, понимаешь?

– Ну-ка пойдем.

Он крепко взял Настю за плечо и завел к себе в кабинет.

– Раздевайся, садись и рассказывай, с чего это тебяпосреди полного здоровья обиды начали грызть.

– Я была сегодня у Пригарина, – сообщила она, снявкуртку и устроившись в удобном, на сей раз не продавленном кресле вуглу. – И могу тебя поздравить с тем, что твое сыщицкое чутье не утратилоостроты.

– Серьезно? Наш моложавый дедок чем-то тебе не угодил?

– Еще как не угодил. Он страшно перепугался моихрасспросов о родах Галины Ивановны Параскевич, а как только я вышла за дверь,кинулся названивать какому-то Виктору. И эдак, знаешь ли, с претензией, мол,что это значит, да почему, да отчего именно сейчас.

– Настасья, ты еще не устала морочить мне голову?

– Ты о чем? – не поняла она.

– О твоем визите к Пригарину. За каким, извини меня,чертом ты к нему потащилась?

– А что? – испугалась Настя. – Я тебе дорогуперешла? Ты что-то в отношении его планировал? Прости, Влад, я же не знала. Мыдоговаривались ехать вместе, и я подумала, что…

– Я не об этом. Ты поехала к нему именно потому, чтотвое чутье тоже тебе подсказывало что-то смутное. Тебе тоже не понравилось этосовпадение. И не нужно разыгрывать тут целый спектакль и делать из менягениального Эркюля Пуаро. Ладно, проехали, рассказывай про нашего доктора.

Настя пересказала Стасову свой разговор с Пригариным и почтидословно воспроизвела его реплики в случайно подслушанном телефонном разговоре.

– Надо же, – покачал головой Стасов, – а мнеон с гордостью говорил, что всех своих рожениц в лицо помнит. Поставьте,говорил, передо мной десять тысяч женщин, и я выберу среди них всех тех, у когодетей принимал, ни одной не пропущу. А Галину Ивановну твою не вспомнил.

– Это не показатель. Он может считать, что у негопамять отменная, а на самом деле – ничего особенного, просто самомнениевысокое. Или, может, в молодости память была хорошей, а сейчас сдавать сталa,только не хочет признаваться в этом. Хотя, по идее, должно быть наоборот. Еслиу него начался склероз, то все равно то, что он запомнил в молодости, должно впамяти остаться, а вот с опознанием Досюкова он уже не был бы так уверен. Да нев этом суть, Влад, бог с ней, с его зрительной памятью. Меня гораздо большеинтересует, чего он задергался и кому и зачем принялся названивать, когда яушла.

– Идеи есть?

– Не-а, ни одной. Придется искать методом среднепотолочноготыка. Будем его провоцировать, чтобы понять, на что он реагирует наиболееболезненно и кто такой этот Виктор. Но, боюсь, навешают мне за это мягкихподзатыльников. Ведь пока что нет никакой очевидной связи всех этих совпаденийи неувязок с убийством или самоубийством Параскевича.

– Намекаешь, что ли?

– Что ли. Стасов, я прошу тебя поехать со мной к моемуначальнику Гордееву.

– А он не кусается?

– Кусается. Но если я терплю, то и ты выдержишь. Этобольно, но не смертельно. Поедешь?

– Что с тобой сделаешь, – вздохнул Стасов. –Не умею я женщинам отказывать. Ты чего смеешься?

– Я вспомнила, как Лешка стыдил меня за то, что япопросила тебя отвезти меня в Чехов. Дескать, нахалка я бессовестная, занятогочеловека напрягаю почем зря из-за собственной лени, он бы и сам мог меняотвезти. А представляешь, что было бы, если бы я его послушалась? Знаешь,Стасов, когда я думаю о том, на каком тоненьком волоске немыслимых случайностейиногда подвисает наша сыщицкая удача, мне не по себе делается. Ведь если бы япоехала без тебя, мы бы никогда не связали твоего свидетеля с моим потерпевшим.А там, совершенно точно, что-то есть. Только я никак не могу придумать, что этоможет быть. Всю голову сломала, от челюсти до макушки, а придумать не могу. Такты едешь со мной?

– Еду, еду, не ной, только минут через двадцать, ладно?Мне нужно быстро решить один вопрос, доложить шефу, тогда и поедем.

Стасов умчался решать свой «один вопрос», оставив Настю вкабинете в обществе двух телефонов, газеты с кроссвордом и нерешенной головоломки,в которой переплелись роды Галины Ивановны Параскевич и свидетельскиепоказания, лежащие наряду с другими в основе обвинительного приговора по делуЕвгения Досюкова.

* * *

Накануне Нового года в школе, где училась Таня Григорьева,было тихо и пусто, начались школьные каникулы. Директора на месте не оказалось,но Юлову удалось отыскать завуча.

– А Андрей Георгиевич от нас ушел, – с сожалениемсообщила завуч.

– Давно?

– Месяца полтора назад. Представляете, как это бывает,когда учитель уходит не то что посреди учебного года, а прямо посредиполугодия, в разгар учебного процесса? Кошмар! Но причина у него былауважительная, так что пришлось отпустить.