Амиар повернулся к Хионии:

– Магия Интегри подходит для межпланетных путешествий?

– Так-то подходит, – задумалась она. – Почему нет? Просто никому и в голову не приходило путешествовать туда, где в атмосфере кислота, огонь и прочие прелести. Но в целом, космос от нас не закрыт, спроси вон у Арма, которые себе домик на Луне построили! Между нашей планетой и другой, неизвестной людям, могла образоваться пространственная аномалия, нечто вроде стихийного портала. Но судя по тому, что нас не наводнили постоянно эволюционирующие выползни, произошло это давно и ненадолго.

– Но кое-кто оттуда все-таки выполз, – отметил Лукиллиан. – Мы с вами даже знаем, кто.

– Ага, – кивнул Катиджан. – Семь монстров, каких нам и даром не надо.

– Не семь. Восемь.

Вот оно. То, чего боялся Амиар – та правда, которую он чувствовал, но не готов был признать и принять. Ему даже захотелось прервать Лукиллиана, заставить старика замолчать, однако он сдержался. Его союзники должны знать правду, они заслуживают этого.

– Отвлечемся сначала от нашей истории и вернемся к самой планете, – предложил Лукиллиан. – Ее открытие по праву принадлежит лорду Осгуду Интегри, но он искренне верил, что речь идет о мире мертвых, поэтому не дал своему открытию названия. Мне не совсем удобно говорить «эта планета», да и «мир мертвых» я считаю слишком драматичным и не совсем точным названием. Поэтому я предлагаю назвать это место Генезис – это исток всего, мир, краткое столкновение с которым подарило нам магию, породившую в итоге Великие Кланы.

– К слову о драматизме, – проворчал Катиджан. Лукиллиан проигнорировал его, он продолжил:

– Генезис – очень агрессивная планета. Судя по наблюдениям Осгуда, а также тому, что видел в клетке великих чудовищ лорд Иерем Мортем, ее атмосфера непригодна для обитателей нашей планеты. Она ядовита, токсична, разрушительна, и именно этим объясняется быстрая индивидуальная эволюция. На Земле эволюция идет годами и затрагивает целые виды. Индивидуальная эволюция у нас чаще всего называется мутацией и редко приводит к долгосрочным результатам. А вот на Генезисе с его разрушительной атмосферой это единственная возможность выживания. Обитатели планеты приспосабливаются к тому, что вокруг них кислотный туман, вода может в любой момент закипеть, открываются новые вулканы и, конечно, их постоянно кто-то пытается употребить в пищу. В таких условиях, при постоянном изменении, принадлежность к виду очень условна, а значит, и четких видов нет. Продолжительность жизни велика лишь у тех, кто силен и может себе это позволить. Но при постоянной эволюции рискну предположить, что смерть может наступить только в результате убийства или несчастного случая. Проще говоря, население этой планеты не умирает от старости.

– Они бессмертны? – поразилась Керенса.

– Насколько бессмертие вообще достижимо. И вот в этом мире, не дающем расслабиться, принимающем только сильных, тоже вполне могла появиться разумная жизнь. Но чтобы стать разумной, ей потребовалось пройти не один цикл эволюции, достигнуть силы, позволяющей ей не беспокоиться о базовых потребностях и развиваться дальше. Естественно, эта разумная жизнь мгновенно оказалась бы на верхушке пищевой цепи на Генезисе. Прошу заметить, что разум не делает эту жизнь доброжелательной, общительной или безопасной. Просто ее потребности со временем поднимаются выше того, что нужно примитивным существам, она уже умеет думать.

Слушая Лукиллиана, Амиар невольно представлял тот мир – и ему не нравилось, с какой легкостью он мог туда погрузиться! Планета без солнца – его просто не видно за вечным черным дымом, закрывающим небо. Земля двигается, растения – это хищники, нет перемирия, нет спокойствия, нет гарантии, что ты проснешься там, где заснул, а не в чьем-нибудь желудке. Эта планета способна породить жизнь за счет быстрой эволюции. Но цивилизацию – нет, это слишком, она не приживется в этой грязи. Даже если пара разумных существ каким-то чудом договорится между собой и попытается что-то построить, на них тут же налетят озлобленные, вечно голодные соседи и все уничтожат.

Но вот неожиданно появляется трещина в пространства, а за трещиной – новый мир. Подозрительно спокойный и светлый! Возможно, это ловушка, но разумным жителям Генезиса нечего терять, их манит земля, которая не двигается. Они выбираются туда один за другим, легко уничтожая слабых конкурентов, вырываются из плена, и их останавливает лишь закрывшаяся дверь.

Аномалия между пространствами исчезла навсегда. Кто успел, тот остался на Земле.

Успели восемь.

– Земля для них – просто рай после Генезиса, – добавил Лукиллиан. – Они быстро приспосабливаются благодаря все той же скоростной эволюции. Да им и приспосабливаться не нужно! Научиться дышать воздухом – это мелочь после того, как всю их жизнь родная планета пыталась убить их на каждом шагу. Они, вечные воины, мгновенно становятся одними из самых сильных созданий на Земле. Их способности, сделавшие их одними из лучших на Генезисе, поднимают их на божественный уровень на новой планете. Земля обитаема, причем обитаема, среди прочего, и разумными существами. Это дает им не только пищу, но и образец для подражания.

– Который они активно начинают убивать, – хмыкнул Катиджан.

– Потому что они все еще хищники. Они могут изменить внешность, повадки, знания, но не свою природу. Они выжили только за счет того, что подчиняли других и постоянно охотились. Они не видят смысла меняться. Они понимают, что в этом мире есть разумные сообщества, примеру которых они могли бы следовать. Но они просто не хотят этого. Зачем? Их не интересуют чужая культура и мирное сосуществование.

– Большинство из них не интересует, – уточнила Дана. – Один все-таки изменился сильнее других.

– Верно, – кивнул Лукиллиан. – И это больше, чем предположила бы статистика. Жители Генезиса, все восемь, были разным и физически, и морально. Один из них почему-то оказался более восприимчив к нашей культуре, чем остальные. Он увидел, что его недавние спутники уничтожают новый мир, рискуя превратить его во второй Генезис, и понял, что местное население, более спокойное и духовно развитое, ему гораздо ближе.

Он не сказал, кто это был. Но Амиар по глазам собравшихся видел, что они и так поняли.

Он ведь знал, чувствовал это в себе… так почему же принять правду оказалось так тяжело?

Может, потому что в сказках, которые Великие Кланы рассказывали своим детям, Огненный король был совсем другим? Амиару нравилось представлять его эдаким добрым бородатым старцем в белой хламиде, который спустился с гор и указал колдунам истинный путь к процветанию.

Но Лукиллиан рассказывал им не сказку. Он, как и Осгуд Интегри, смотрел на мир холодными глазами ученого.

Беглецы с Генезиса сначала бушевали на Земле по одному, но потом столкнулись с сопротивлением местных – здесь тоже была магия, пусть и не такая сильная, как у них. Тогда они объединились, пожалуй, впервые в истории, и стали непобедимы.

Они видели, что жители Земли проиграют им со своей кукольной магией. Огненный король тоже это понял. Он перешел на другую сторону и сделал из жалкого сопротивления людей силу, способную противостоять чудовищам.