Есть и третья возможность подойти к вопросу о том, мог ли Новый Завет оказаться признанным Священным Писанием наравне с Ветхим – а не чем-то совершенно иным. И заключается эта возможность вот в чем: нам следует рассмотреть, как переменился образ мышления ранних христиан – и как от восприятия Ветхого Завета как христианской книги они перешли к тому, чтобы считать Ветхий Завет спутником Нового. И здесь наша мысль пойдет поразительной дорогой. В первые дни христианства об Иисусе можно было рассказать совершенно без отсылок к Ветхому Завету. В то время как Евангелие от Матфея, как мы уже видели, полнится такими отсылками, говоря о том, как Иисус исполнил ветхозаветные пророчества, в самом раннем Евангелии – от Марка – их, напротив, почти нет: в том же повествовании о Страстях Христовых (Мк 14–15) цитат из древнего Священного Писания очень немного. Из этого некоторые заключали, что «Маркова община» (при условии, что такая существовала – см. главу 8) не обращалась к Ветхому Завету – или же он казался ей совсем незначительным. Но, вероятнее, они воспринимали Ветхий Завет как уже содержащий христианскую весть – и считали, что Священное Писание создавалось с расчетом на христиан и их веру; а значит, те, кто читал ветхозаветные книги, на самом деле читали зашифрованный рассказ об Иисусе.

Павел, на основе преданий, которые слышал сам, повторяет, что Христос умер и воскрес из мертвых «по Писанию» (1 Кор 15:3–4), и все же сам апостол почти не использует аргумент от пророчеств. Это не значит, будто для него достоверность Ветхого Завета ограничивалась «лишь ветхозаветными условиями» – иными словами, тем смыслом, который в нем усматривал иудаизм. Напротив, апостол Павел толковал весь Ветхий Завет с христианских позиций. Он не отдалялся от Ветхого Завета – настолько, насколько отдалялись, скажем, те, кто мог сравнивать новое откровение с древним; скорее, для него новое откровение уже присутствовало в древнем Священном Писании, а истинный смысл всего Ветхого Завета был христологическим. Так, в Первом послании к Коринфянам (1 Кор 10:4) он говорит о камне, содержащем духовное питие – свежую воду, которую, согласно еврейским преданиям, источил из камня Моисей, когда народ Израильский странствовал по пустыне на пути в Землю Обетованную – и просто говорит, что этим камнем «был Христос». Все в древних Писаниях, как считал Павел, было написано «в наставление нам» (1 Кор 10:11). Ветхий Завет, как ясно видел апостол, уже был совершенно христианской книгой, когда было снято покрывало – см. 2 Кор 3:14–15, где говорится о покрывале, лежащем на сердце иудеев, когда те читают Ветхий Завет, и снимается это покрывало только Христом. Ветхий Завет не был иудейской книгой, содержащей конкретные пассажи с христианским смыслом – иными словами, отдельных пророчеств о грядущем Мессии, которые исполнились в Иисусе. Скорее, он был христианской книгой во всей своей полноте.

Эта идея все еще проявляется в двух текстах, дошедших до нас из II столетия. Один из них – так называемое «Послание Варнавы», ложно приписанное одному из соработников апостола Павла – или, возможно, подлинно написанное каким-нибудь иным Варнавой. Автор послания размышляет о первой главе Книги Бытия и без каких-либо оснований утверждает, что этот пассаж на самом деле повествует не о творении мира, а о новом «творении», которое христиане испытывают во Христе.

И Книга Бытия не просто приводит образы, к которым можно обратиться, повествуя о христианском новом «творении» – кстати, на идее одних только образов строился более поздний подход, типология, в которой то или иное христианское событие «имело прообраз» в Ветхом Завете. Напротив, Книга Бытия на самом деле описывает христианское новое творение – всецело и полностью. В «Послании Варнавы» первая глава Книги Бытия не повествует о творении мира – она просто рассказывает о новом творении во Христе. Там, где Маркион и другие пытались отказаться от Ветхого Завета и не принимать его как христианское Священное Писание, автор «Послания Варнавы» переходит в другую крайность и просто присоединяет его к остальным новозаветным книгам как совершенно христианский текст – и совершенно по-иному решает диалектическое противоречие между ветхим и новым. В каком-то смысле в Новом Завете даже пропадает необходимость – ведь можно читать и Ветхий Завет, столь полно рассказывающий о христианской вере! И неудивительно, что при таком подходе сами Евангелия не расценивались как Священное Писание – и что автор «Послания Варнавы» редко заимствует из них свои цитаты.

Другой пример такой тенденции мы найдем в Пасхальной гомилии Мелитона, епископа Сардийского (древние Сарды находились там, где сейчас запад Турции). Мелитон умер примерно в 180 году, и о нем мы уже читали – вернее, о его интересе к канону еврейских Писаний. По мнению Мелитона, пассаж в двенадцатой главе Книги Исхода, повествующий о приготовлении пасхального агнца, не предназначался для того, чтобы читать его параллельно с евангельскими рассказами о Тайной Вечере и о Распятии – и не служил прообразом Христа: напротив, если верно понять этот фрагмент, он уже повествует о том, что совершил Христос и какие страдания ему пришлось испытать. Здесь, как и в аргументе от пророчеств, Ветхий Завет не является доказательством надежности Нового Завета, – но стоит прочесть его истинно просвещенным (иными словами, христианским) разумом, и он сам уже почти становится Новым Заветом. И когда Ветхий Завет читают в церкви – это символическое описание страданий Иисуса.

Мы вовсе не хотим предположить, будто автор «Послания Варнавы» или Мелитон не знали христианских Евангелий – нет, они их знали, это почти несомненно. Все, что сказано выше, призвано выразить другое: им не требовалось цитировать подобные тексты как священные: в их представлении то Священное Писание, которое мы называем Ветхим Заветом, уже существовало – и было предназначено к тому, чтобы читать его как свод в сущности христианских произведений.

Вероятно, это поможет объяснить странный феномен, заметный у некоторых раннехристианских авторов: они обвиняли иудеев в том, что те исказили ветхозаветный текст, устранив из него отсылки к Христу или добавив туманные и неясные пассажи. Так, Иустин Мученик, не приводя никаких доказательств, утверждает, что псалом 95:10 изначально провозглашал о Боге, царствующем «от древа» – ясная отсылка к Кресту Христову. Но нет вовсе никаких причин думать, что это так: на самом деле слова «от древа» добавлены к псалму самими христианами. Но для Иустина Христос присутствовал в тексте Ветхого Завета еще до воплощения – и ничто в древних Писаниях не могло противоречить тому, что он сказал впоследствии в земном облике Иисуса [28].

Так что у христиан было право – и, безусловно, долг – исправить Ветхий Завет в свете откровения, явленного Христом. Ветхий Завет был не просто каким-то предварительным провозглашением, а полным и совершенно истинным откровением Иисуса Христа. Кое-где он казался в какой-то мере нехристианским, и возникла теория, согласно которой искаженные пассажи, добавленные в него, требовалось устранить или исправить: это еще одна идея, которую мы находим в «Псевдо-Климентинах», а также в «Письме Птолемея к Флоре», найденном у египетского селения Наг-Хаммади, – согласно ей божественные откровения в древних Писаниях отличаются от «ложных перикоп»[51], добавленных людьми.