специалистов, которые не обязаны быть членами партии. С отменой карточной системы исчезло, наконец, деление народа на материально привилегированные и ущемленные группы. Все эти явления лежат в одной и той же плоскости: пробуждающееся чувство всеобщности стремится к преодолению разъединяющих сил. Разумеется, новая идея братства еще не рискует признать свои русско-христианские корни. Она стыдливо прикрывается марксистскими аргументами. Много говорится о бесклассовом обществе, к которому якобы приближается коммунизм после двадцатилетнего господства. Это будто бы и есть тот самый, предсказанный Марксом целевой момент, когда будут изжиты и классы, и классовая ненависть. Только тогда сможет полностью развиться новый человек. Так возрождающаяся русская идея братства оправдывается перед судом марксизма.

От этого нового братства тянутся пока еще молодые, нежные побеги, первые признаки большого духовного обновления. Однако политическая практика по-прежнему продолжается в отталкивающе грубых формах. В этом противоречии между политической реальностью и духовными запросами нет ничего удивительного. Все великие движения вырастают из невероятно крохотных, едва заметных ростков, которые всегда сначала прорастают в сфере духа, а не государства. Так и в России пройдет еще много времени, прежде чем политика приспособится к новому гуманизму, а потом и подчинится ему.

Этим устремлениям внутри России отвечает и пореволюционное движение за рубежом[474]. К нему принадлежат те эмигранты из России, которые приемлют Октябрьскую революцию как историческое событие, но стремятся к ее национализации и одухотворению. (Они особенно группируются вокруг журналов «Новый град»[475] и «Новая Россия»[476].)

Важнейшая часть борьбы, которую Запад и Восток ведут за русскую душу, относится к религиозному вопросу. Здесь мощь восточного духа проявляется в двух направлениях. Он придает материализму, и даже безбожию, характер религиозности, и он восстанавливает, пока еще тайно, подлинную веру в Христа. (Этой теме, из-за важности ее, я посвятил отдельно главы 7 и 8).

Уменьшению западного влияния в значительной степени способствовали и сами большевики, а именно – уничтожением высшего слоя общества. Это он, а не широкие народные массы, склонялся к европейской образованности. Только этот слой знал Европу из путешествий и ее изучения. Он один располагал необходимым для этого знанием языков. Все это в корне изменилось. Русский сегодня не отдает своих детей на воспитание немецким или французским учителям. Вместе с уменьшением знания языков неизбежно уменьшается знание западной культуры. Поездки за границу почти невозможны, они уже не зависят от личного желания. Так русская молодежь не только политически, но и духовно растет в своеобразном карантине, который не позволяет ей следить за культурными течениями Запада и приобщаться к ним. Изолированность от Европы вынуждает Россию сосредоточиться на себе и идти своим собственным путем.

Европейский период России идет к концу, азиатский – начинается. Радикальнейшая попытка европеизации завершается возвращением русских домой, в Азию. Все большее число как европейцев, так и азиатов смотрят на большевицкую революцию как на пробуждение Азии.

Среди восточных народов все шире убеждение, что европеец пришел к ним как угнетатель, а русский приходит как освободитель. Эти настроения с большим успехом использует пропаганда Коминтерна. Примирение двух заклятых врагов – Турции и России[477] – явный признак нового отношения русских к азиатам.

Русскость борется за преодоление прометеевской культуры на русской почве. Но придет время, когда она перешагнет границы своей страны, чтобы атаковать западный дух на его родине. От такого хода событий зависит судьба человечества: Европа была несчастьем для России, так пусть Россия станет счастьем для Европы!

Признаки перемены западного человека

Вот уже несколько десятилетий Европа переживает внутри себя глубокие душевные и духовные перемены. Прежде всего – крупнейшие события войны 1914 года, в которых открыто обнаружился кризис и даже несостоятельность прометеевской культуры, не могли не потрясти западного человека до самых его основ. Видимо, он готов к переходу в сферу владычества нового архетипа. В ходе такого развития европеец будет все больше приближаться к русско-восточному человеку, подобно тому, как, начиная с 1500 года, он все больше уподоблялся еврею. Без всякого продуманного намерения он создает в себе душевные предпосылки, которые не только делают возможным западно-восточное примирение, но прямо требуют его.

Самым значительным признаком перемены является изменившееся отношение человека к религии. Времена религиозного равнодушия приближаются к концу. Такое впечатление создается из наблюдения за книжной продукцией, за содержанием докладов, за борьбой в прессе вокруг мировоззренческих проблем, за художественным творчеством и иными явлениями духовной жизни. Заметно растущее влияние религии особенно среди образованных людей – даже во Франции, стране скепсиса и Просвещения. Католический институт в Париже – частный университет с несколькими тысячами слушателей – успешно справляется с примирением знания и веры; а из рядов писателей и поэтов к католическому христианству примыкают новые, воодушевленные адепты.

Возрождение религии предполагает всеобъемлющую перемену настроений западного человека. Прелюдией к этому служит пессимистическая критика современной цивилизации, которая, начиная с идеала бегства от культуры Руссо и кончая теорией распада Клагеса, уже не покидает европейские умы. Эта философия гибели есть скрытая форма раскаяния. Это – современная проповедь покаяния. Соответственно стилю времени она прибегает к терминологии философского критицизма вместо той теологически-морализирующей формы, которую мы знаем из Библии. Но суть дела тут и там одна. Всегда, когда эпохи беременны новыми религиозными силами, появляются эти проповедники покаяния – надежнейший признак того, что в человеке вызревает осознание своей вины и бессилия. Отчаянье и кричащая боль бытия становятся основным аккордом экзистенциальной философии[478] (Хайдеггер[479], Ясперс[480]). Давящее чувство вины угнетает теологов-диалектиков[481], носителей наиболее волнующего течения в протестанстве в целом ряде поколений (Барт[482], Гогартен[483]). Раздавленный, с ужасом ощущающий глубоко укоренившуюся в себе порочность человек чувствует свое падение в ничто, или он падает ниц пред Богом. Человек не достоин Бога – таково все укрепляющееся убеждение западного человека, который совсем недавно провозглашал, что идея Бога не достойна человека. Это убеждение подготавливает коллективное покаяние целого континента, которое в конечном счете должно закончиться ужасным признанием того, что прометеевская культура, с ее проблемами и потугами, в течение четырех столетий была на неправильном пути.

На возрождение религии в Европе указывает и другое культурное явление: возникновение социальных и национальных мифов, мнимых религий, религиозных псевдоморфоз. На первый взгляд, они доказывают нечто противоположное религиозному обновлению, а именно – начало упоения культом идолов, признаки нерелигиозности, делающей человека врагом религиозной веры, а не ее приверженцем. Но как раз в этом и заключается глубокий религиозный смысл. Преследование религии есть признак ее повторного открытия. Первыми, кто страстно бросается к ней, это