менее, ужасы нашего времени не отменяют того факта, что в Европе готовится всеобщая душевная перемена, постепенно сближающая Запад с духом Востока. В то время как обреченная на смерть европейская культура погружается в закатную мглу, далеко на горизонте брезжит утренняя заря иоанновского эона. Coincidentia oppositonim[499]. Картина межвременья!

Крушение Запада

Прометеевский человек впервые дерзнул на попытку преобразовать Вселенную по-новому, с точки зрения человеческого. Он присвоил человеку ту созидательную и господствующую роль, в которой он прежде видел только самого Бога. И эта попытка начинает терпеть провал по всему фронту.

Точные науки пришли к неожиданному открытию, что мир становится тем сложнее, чем больше разум разлагает его на составные части. За каждой разрешенной загадкой возникает множество новых нерешенных проблем, к примеру в новейшей физике число постоянных растет быстрее, чем включение в закономерные зависимости того, что раньше принималось за постоянное. Безудержно ширится поток логически возможного. Никакому Геркулесу уже не справиться с гидрой проблематики. Физик де Брольи в своем труде «Matière et lumière»[500](1937) говорит: «Всякий раз, когда человеческому гению ценою огромных усилий удается расшифровать одну страничку в книге природы, он тут же обнаруживает, насколько теперь труднее расшифровать следующую». Законы природы, на основе которых, казалось, мир позволял собою удобно управлять и эксплуатировать себя, начинают отказывать. Выясняется, что они лишь умозрительные конструкции, фикции без объективной обязательности, мифы «прометеевского человека. «То, что мы именуем законами природы, есть сумма методов, которые мы придумали для овладения вещами с целью поставить их на службу нашей воле» (Бутру. «О понятии закона природы в современной науке и философии»). Так, к нашему величайшему удивлению, мы, в конечном счете, опять приходим к чуду, от которого, под предводительством разума, бежали в царство предвидимого. Рационализм опровергает сам себя.

Провалилась и попытка бунта против смерти и болезней. Еще совсем недавно медицина хвасталась, что она все больше теснит инфекционные заболевания. Сегодня становится несомненным, что число других заболеваний – раковых, сердечных, нервных и психических – растет в той же мере, в какой снижаются инфекционные. Меняются лишь формы заболеваний, но не их воздействие. Создается впечатление, что органическому миру ниспослана определенная мера страданий, без которых он не может сохранять равновесия. Правда, смертность заметно упала. За последние сто лет население Земли увеличилось почти вдвое. Но что из этого следует? Человечество задыхается в собственной массе. Природа мстит, подавляя человека его же численностью. Все больше нарушается баланс между количеством людей и питающей их землей. Планета становится тесной для ее обитателей. Беспрестанно умножаются поверхности трения, как в количестве, так и в их болезненности. И как следствие – все более острая борьба за кормушку, прозябание и искусственность образа жизни в целом с ее тяжким гнетом организаций, без которых уже не удержать в узде необозримо растущие массы. В конце этого развития видны катастрофы неслыханных масштабов, войны, как в 1914 году, или революции вроде русской. В них смерть жестокой хваткой отнимает то, что у нее по кусочкам, в тягчайшей борьбе отвоевала наука. У смерти не выторгуешь ничего – она возьмет все, что ей полагается. Поэтому войны тем страшнее, чем они реже. Никто не может безнаказанно вмешаться своим расчетливым разумом в ритм жизни и смерти, ибо нарушает законы, регулирующие приливы и отливы живой массы. В 1350 году «черная смерть» за короткое время уменьшила население Европы с 90 до 65 миллионов. В наш век уже другие катастрофы отдают дань смерти гекатомбами жертв. И здесь человек изменил только формы уничтожения жизни, не имея возможности изменить что-либо в самом факте. При этом война 1914 года и большевизм – всего лишь слабые намеки на последнюю возможность, которая нам еще предстоит. Может случиться, что человек – в бактериологической войне – восстановит в прежних правах эпидемии и уничтожит себя через те же познания природы, с помощью которых он пытался победить смерть. Это – танец смерти, исполненный мрачного юмора.

Потерпела провал и попытка установить царство всеобщего благоденствия. Пожалуй, еще никогда не было такой культуры, подобной прометеевской, которая бы с такой энергией и однобокостью стремилась к чувственным удовольствиям, к примитивным утехам плоти, осмеивая заботу о спасении души; и никогда не было культуры, которая бы сделала человека более несчастным и жалким, как эта. Для достижения своей цели современный человек создал для себя, поверх природно существующего порядка вещей, странный искусственный мир-эрзац, именуемый современной цивилизацией. Начиная это дело, он был преисполнен чувством гигантских сил. Но чем дальше развивалась механизация, тем больше росло недовольство культурой. Уже в основе романтики, этой первой попытки мировоззренчески поспорить с машиной, лежало предчувствие, что Европа находится на ложном пути. Искусственно созданный мир все больше и больше отчуждался от своего творца, перерос его и уже функционирует по своим собственным законам. В экономике фирма, предприятие отделились от человека, выступая против него в качестве самостоятельной силы, с собственной тягой к экспансии, и вынуждая его против его же личных интересов и наклонностей «вкладывать деньги в дело». В то время как в эпохи античности и готики люди сами работали или вели свои дела, в прометеевскую эпоху общность интересов и дел сконцентрировалась в свою собственную величину – предприятие, за которым человек исчезает, и в результате на современную жизнь накладывается печать безотрадной анонимности. (Притом, что именно прометеевский человек провозгласил право на свободу личности!) Непривычность этой новой жизненной силы вселяет в человека щемящее чувство несвободы и страха. Он видит себя жертвой созданного им же технического аппарата и заорганизованности. Иными словами: механизмы становятся автономными. Они становятся демонами. В них вновь возрождается тот иррациональный элемент, который прометеевский человек считал окончательно устраненным посредством механизации. Мысль об автономии механизмов зародилась впервые в учении Маркса, в расплывчатом понятии производственных отношений, над которыми человек уже не только не властвует или с которыми не справляется, а которым- он безнадежно обречен в рабство, словно злым духам. В конечном счете весь марксизм есть не что иное как протест против этого овеществления человека, против победы вещи над ее творцом, против нарушения равновесия между духом и средой. Сегодня человек, возмечтавший покорить природу, беспомощно стоит перед призраком анархии. – Техника и государственная политика также имеют, как и экономика, свои законы развития, которые больше не согласуются с желаниями человека и не считаются с ними. Машина отнимает у человека работу, организация отнимает у него свободу, и обе вместе отнимают у него власть. Сто лет назад человек верил, что машина будет ему служить так