«Семья Максима».

А вокруг – его владения…

Думать о Максиме невыносимо, и Алессия смотрит на двуглавых орлов, украшающих стойки перил наверху, на поворотах лестницы и внизу. Символ Албании…

Вдруг она слышит зовущего ее Максима. И вздрагивает.

«Нет! Он вернулся».

Максим снова зовет ее. В его голосе – паника и отчаяние. Алессия замирает на вершине лестницы, разрываясь от противоречивых желаний. Далеко внизу бьют часы: раз, другой, третий…

– Алессия! – Голос Максима звучит ближе.

Слышны его шаги. Он бежит. Бежит к ней.

Часы все еще отбивают время. Громко и четко.

Что делать?

В двери вбегают Максим и два пса, и Алессия вцепляется в двуглавого орла на углу лестницы. Максим замирает и хмурится.

Я нашел ее. Однако радоваться рано – лицо Алессии непроницаемо, она в своей старой одежде и держит свитер и одеяло.

«Черт. Это не к добру».

Поза Алессии напоминает о дне нашей первой встречи – тогда она цеплялась за метлу, а сейчас за стойку перил. Мои чувства переходят в режим повышенной боеготовности.

«Веди себя с ней осторожно, придурок!»

– Вот ты где. Куда ты пошла? – спрашиваю я.

Алессия грациозно перебрасывает волосы на плечо и выпячивает подбородок.

– Я ухожу.

Нет!.. Меня будто под дых ударили.

– Что? Почему?

– Ты знаешь почему, – высокомерно произносит она с выражением праведного гнева на лице.

– Алессия, прости. Я должен был сказать тебе…

– Но не сказал.

С этим не поспоришь. В ее глазах боль, и я терзаюсь угрызениями совести.

– Я понимаю почему. Ведь я всего лишь твоя горничная.

– Нет-нет, нет! – Я кидаюсь к ней. – Не поэтому.

– Сэр, все в порядке? – раздается у подножия лестницы голос Денни.

В холле стоят Денни, Джесси и Броди – один из рабочих. Вся троица с любопытством взирает на нас, словно карпы из пруда.

– Уйдите. Сейчас же. Все уходите! – машу я им.

Они обмениваются встревоженными взглядами и уходят. Слава богу.

– Вот поэтому я и не привез тебя сюда. В этом доме слишком много людей.

Нахмурившись, Алессия отводит взгляд и поджимает губы.

– Утром я завтракал с девятью слугами, и это лишь первая очередь, – продолжаю я. – К тому же я не хотел пугать тебя всем… этим. – Я указываю на портреты отца и первого графа Треветик.

Алессия молчит, лишь водит пальчиком по двуглавому орлу.

– Я хотел, чтобы ты была лишь со мной, – шепчу я.

По ее щеке катится слеза.

– Знаешь, что он сказал? – шепчет Алессия.

– Кто?

– Илли.

– Нет, – отвечаю я, вспомнив, что так зовут одного из ублюдков, вломившихся в «Убежище».

«Интересно, куда она собиралась пойти?»

– Он сказал, что я твоя наложница, – глухим, полным стыда голосом признается Алессия.

– Какая глупость! Двадцать первый век… – Я придвигаюсь ближе – на дюйм, не более, – но и этого достаточно, чтобы ощутить исходящее от Алессии тепло. Каким-то чудом я сдерживаюсь и не обнимаю ее. – Ты моя девушка – так это называется здесь, в Англии. Но я не смею так говорить о тебе – мы ведь не обсуждали наши отношения, все произошло слишком быстро. Однако я хотел бы назвать тебя своей девушкой. Это означает, что мы вместе и у нас отношения. Если ты не против.

Ресницы Алессии порхают вверх-вниз.

«Черт!»

– Ты яркая талантливая девушка, Алессия. Свободная девушка. Ты вольна выбирать сама.

– Это не так.

– Ты сейчас в Англии. Я знаю, что ты воспитывалась в другой культуре, и знаю, что у нас разный финансовый вес… кому как повезло родиться. Во всем остальном мы равны. Я сглупил. Я должен был открыться тебе и жалею, что промедлил, очень сильно жалею. Но я не хочу, чтобы ты уходила. Останься. Пожалуйста.

Бездонные глаза Алессии изучают мое лицо и вновь глядят на орла.

«Почему она избегает смотреть на меня? О чем она думает?»

Может, виной тому недавние события? Или теперь, когда эти ублюдки больше не угрожают ей, я стал не нужен?

«Черт».

Возможно, дело именно в этом.

– Послушай, я не стану удерживать тебя, если ты захочешь уйти. Однако Магда уезжает в Канаду. Где ты будешь жить? Ты можешь остаться здесь, пока не подыщешь себе жилье. Но, пожалуйста, не уходи. Останься. Со мной.

«Ты не можешь уйти… не можешь! Прости меня, пожалуйста!» – мысленно умоляю я Алессию и жду, затаив дыхание.

Какая мука. Я словно обвиняемый на скамье подсудимых в ожидании приговора.

Алессия поворачивает ко мне заплаканное лицо.

– Ты не стыдишься меня?

Стыжусь?

«Нет!»

Я больше не в силах терпеть. Я пальцем стираю слезу с ее щеки и говорю:

– Нет, конечно же, нет. Я… я… люблю тебя.

С ее приоткрывшихся губ слетает удивленный вздох.

«Черт. Я опоздал с признанием?»

В ее глазах вновь блестят слезы, и мое сердце сжимается от доныне неизведанного и пугающего чувства. Возможно, она отвергнет меня. Уровень моей тревоги подскакивает еще на несколько отметок. Никогда еще я не ощущал себя столь уязвимым.

«Каков же приговор, Алессия?»

Я раскрываю объятия, и Алессия смотрит то на мои руки, то на мое лицо. Неуверенность в ее взгляде меня убивает. Покусывая нижнюю губу, она нерешительно подходит, и я прижимаю ее к груди.

«Не отпущу. Никогда».

Закрыв глаза, я зарываюсь лицом в ее душистые волосы.

– Любимая…

Она вздрагивает и плачет.

– Все хорошо. Я с тобой. Прости, что оставил тебя одну. Это было глупо. Прости. Подонки уже в полицейском участке, они больше не причинят тебе вреда. Я с тобой…

Ее руки скользят мне за спину, она держится за меня и плачет.

– Мне следовало открыться тебе, Алессия. Прости.

Не знаю, сколько мы так уже стоим. Дженсен и Хейли бросают нас и бегут по лестнице вниз.

– Можешь плакать у меня на груди, когда захочешь.

Я поднимаю ее лицо за подбородок и вглядываюсь в припухшие от слез, но по-прежнему прекрасные глаза.

– Я думал… О боже, я думал, что если им удастся заполучить тебя… Что я никогда тебя не увижу…

Сглотнув, она слабо улыбается мне.