— Лихо! — порадовался я.

— Да, лихо. Однако он не учел, что Равалпинди будет искать и собирать документы не только о его участий в отмывании денег, не только разбираться в источниках прибылей контролируемых Бариновым банков и компаний, но и в некоторых аспектах обеспечения научной деятельности ЦТМО. И этот массив документов, которые сами по себе были относительно невинны, твой папаша по непонятной причине оставил без внимания. Я уж тебе говорил об этом… Наверно, понадеялся, что они слишком разбросаны по миру. Но получился прокол. А самая непростительная ошибка — это известный тебе набросок плана, написанный от руки. До сих пор не могу понять, отчего он себя так подставил.

— Сергей Николаевич, — произнес я, вспомнив ту «еретическую идею», которая проклюнулась у меня в голове буквально за несколько минут до нападения «тигров». — А все-таки если не он сам себя подставил, а его подставили?

— Возможно, — кивнул Сорокин, — он вообще ведет довольно странную «кадровую политику» у себя в конторе. И утечки от него идут постоянно. Сперва я думал — проверочные. Потом начал думать, что игру какую-то затевает, голову ломал. Иногда даже казалось, будто он контакт хочет наладить. Но ни в какую логику все это не вписывается.

— Вот я и говорю… — Я попытался вякнуть, но Сарториус меня не услышал, ему хотелось говорить самому. Что само по себе тоже было не очень логично, ибо для того, чтобы заниматься словоизлияниями, на мой взгляд, было не лучшее место и слишком широкая аудитория слушателей.

— Так вот, — Сорокин вернулся к началу своего повествования, — «джикеи» отслеживали весь твой путь до Лагоса, а затем на нашем самолете, который доставил тебя на танкер. И все дальнейшие пересадки тоже.

— Микросхема включилась в режиме «маячка»? — спросил я.

— Хуже. Она просто стала работать на передачу. Но включить ее на передачу ты сам не в состоянии, верно? И я, между прочим, хотя сам ее устанавливал, сейчас не могу этого сделать. Потому что Сергей Сергеевич с Еленой установили усложненную кодировку. Мне нужно три недели работать на компьютере, чтоб ее расшифровать. Более того, сейчас, после того как Чудо-юдо пересадил часть «я» Елены на носитель Вик, а остальное оставил на «родном», никто, кроме самого Баринова-старшего, не сможет взять над тобой управление раньше, чем через три недели. Технически невозможно, быстродействие компьютеров не позволяет. Если б был изобретен какой-то свежак, я бы уже знал об этом. При этом ровно через три недели Баринов меняет кодировку, и мне приходится начинать все сначала.

— Стало быть, это я сам их привел к отелю?

— В общем-то, да, хотя и не подозревал об этом. Да и мы, в общем и целом, на «хайдийском» этапе старались тебя не осведомлять о месте пребывания. Но они как-то сумели вычислить.

— Ночью приезжал парламентер? — припомнил я.

— Да, хотя скорее это была «комиссия по приему капитуляции». Поговорили и разошлись при своих. Я ждал их налета в течение ночи, не дождался и рискнул связаться с твоим отцом. В общем, он все понял правильно и готов идти на сотрудничество. Временно, так сказать, до победы над «джикеями». Но мы с ним немного не угадали. Думали, что «джикеи» на следующую ночь нагрянут и будут действовать самостоятельно. А они, запугав Морено коммунистическим заговором, послали на нас его элитный спецназ. При поддержке тяжелой техники. Конечно, не ждали, что мы начнем сопротивляться при таком численном превосходстве. Среди «тигров» действовали и «джикеи».

— Поэтому имитации не срабатывали? — предположил я.

— Имитации не удалось поставить потому, что все ГВЭПы вышли из строя. Одновременно и у нас, и у них. Сгорели внутри, будто в них молния попала. Мы нашли убитого в форме «тигров», но при ГВЭПе. На их генераторах были точно такие же повреждения, хотя ни пули, ни осколки в них не попадали. Так что воевали по старинке, то есть по-честному.

— Ну хорошо, а почему же теперь «тигры» не могут напасть?

— Потому что Чудо-юдо, через твоего старого друга Абу Рустема, предупредил Морено насчет всяких негативных последствий. А Морено его очень боится. Он ведь пришел к власти на волне критики президента Соррильи за продажу 7/8 острова иностранцам. Между прочим, на сегодняшний день Абу Рустем и его подставные бобики уже 9/10 скупили, если не все вообще.

— Что же, Морено испугался, будто Абу Рустем его палками по пяткам лупить будет? — хмыкнул я недоверчиво. — Или начнет восстанавливать на Хайди конституционный порядок? Силами одного бедуинско-верблюжьего эскадрона?

— Не смейся. Если Абу Рустем, то есть, конечно, Чудо-юдо, нажмет по финансовым каналам, то у Морено не останется денег даже на то, чтоб носки заштопать, не то что госбюджет. А здешние генералы — не чета нашим. Им вся эта демократия практически на фиг не нужна. Если захотят — в два счета свернут шею. Да и «койоты», если им Рустамов простит кое-что по «счетчику», отправят Морено в бессрочный отпуск.

— А если им «джикеи» предложат больше?

— Не думаю, чтоб у них сейчас было столько денег. У Воронцоффа сейчас около 60 миллионов долга. И не рублей, даже не марок, а полновесных баксов, между прочим. И банкротство его — если он не заполучит фонд О'Брайенов, конечно! — неизбежно. По миру пойдет, как предки-белогвардейцы. У Табберта положение лучше, но и он только-только сводит концы с концами — слишком обширные исследования на себя взвалил, опять-таки надеясь на деньги фонда. Куракин выбыл из игры, и его деньги теперь не только формально, но и фактически достались Петру Петровичу… — При этом замечании Сорокина Клык, сидевший поблизости от нас, иронически ухмыльнулся. Он прекрасно понимал, что фактически деньги достались вовсе не ему, а Сарториусу.

— Остается Антон Борисович Соловьев. У него деньги есть, но не так много, как кажется. Его друзья в Москве и других районах земного шара, конечно, могли бы ему подкинуть деньги в прокрутку, но с очень хорошим наваром. А навар может быть только в том случае, если ему удастся заработать все на том же фонде О'Брайенов. В противном случае ему даже застрелиться не дадут — за яйца повесят.

— Ну, это необязательно. Могут и просто пристрелить.

— В общем, все трое в равной ситуации. Воронцофф самый активный из всей компашки. Ему уже нечего терять. Я не знаю, его, может быть, и не застрелят, но обдерут строго по закону так, что он будет голым отпущен в Африку. Табберт более осторожен, потому что он, в принципе, может остаться при своих и не рисковать. А вот для Соловьева, который явно беспокоится и за то, что может потерять свое нынешнее благополучие, и за то, что даже при успешном решении вопроса с фондом партнеры могут его кинуть, единственный устойчивый стимул держаться за Воронцоффа и «G & К» — жажда получить назад своего наследника. Если вернуть ему Ваню «прямо сейчас», как выражаются на нынешнем ТВ в рекламных роликах, то он, пожалуй, отступится. Я его неплохо изучил, он у меня в прошлом году трое суток просидел. Мне нужны были деньги, он предложил за себя нормальный выкуп, и я его отпустил. Правда, не худо бы с него еще стребовать, но я не буржуй, мне лишнего не надо.