— Вы не можете проиграть эту битву, — продолжил епископ, — потому что ставка слишком велика и речь идёт не только о жизни ваших близких, не только о городе Аурелия, не только о моей епархии и не только о вашем короле или о вашей гордости. — Он кивнул, словно в подтверждение своих слов. — Вы не можете проиграть, потому что церковь — часть новой правды в мире, а эта правда — часть огромной и славной империи. Мы — наследники традиции, насчитывающей двенадцать веков, и единственная надежда человечества на грядущее объединение. Вы не можете проиграть, ибо если вы это сделаете, если гунны прорвутся через наши стены и уничтожат наше королевство, они овладеют стратегическим сердцем Галлии. И это будет означать конец империи, конец традиции и конец церкви.

На минуту он замолчал, чтобы собравшиеся осмыслили его слова, и обвёл взглядом собор.

— Вся жизнь — это борьба света и тьмы, правды и лжи, цивилизации и варварства, порядка и порабощения, неизбежного при тирании. И теперь ареной этой борьбы станет Аурелия.

Люди невольно выпрямились, сжав кулаки и крепко стиснув зубы.

— Вы не можете проиграть, потому что за вами стоит Святая Церковь. И я говорю вам этим утром, что Бог на стороне наших легионов и Рай ждёт каждого воина, павшего на поле битвы.

— Аминь! — воскликнули христиане.

Они положили руки на рукояти мечей, булав, топоров и молотов.

Аниан улыбнулся, заметив их яростный пыл, и снова обвёл собор взглядом, на мгновение задержавшись на каждом присутствующем. Он заговорил мягко и доверительно:

— И вы не можете проиграть, храбрые воины, потому что прошлой ночью к нам явился гонец с великими вестями. Теодорих и вестготы присоединились к союзу против Аттилы, и сейчас они скачут вместе с Аэцием на помощь Аурелии. Остались считанные дни, а быть может, часы. Вот почему мы слышим барабаны — оттого что гунны в панике и стремятся захватить город, пока не прибыло подкрепление. Они будут отчаянно сражаться, чтобы проникнуть за эти стены, но не победят, потому что мы не позволим им победить. Вам нужно бороться и выиграть эту битву, и тогда мы добьёмся свободы.

Теперь все собравшиеся в церкви зашевелились и стали перешёптываться, мгновенно осознав, как способен измениться ход войны. Без Теодориха любое сопротивление было лишь актом отчаяния. Но вместе с ним у аланов появилась возможность разгромить всю орду Аттилы.

— Так можем ли мы проиграть? — шёпотом спросил Аниан.

— Нет! — закричали они.

Затем загудели колокола и зазвучали трубы. Это был сигнал тревоги в ответ на затрубившие около стен рога варваров. Началась великая схватка.

* * *

Гунны опередили своих лучших наёмных инженеров и не сумели правильно организовать осаду. У них имелись только стрелы, лестницы и избыток мужества.

Они напали на Аурелию со всех сторон, не считая, конечно, реки, и цель их стремительного натиска была ясна: растянуть ряды оборонявшихся аланов и прорвать их в слабых местах. Когда масштаб атаки сделался очевиден, то всем или почти всем жителям города — от безоружных женщин до десятилетних детей — пришлось присоединиться к мужчинам у крепостных валов и бросать вниз, на гуннов, камни, черепицу и булыжники.

Воздух сгустился от взметнувшихся копий. Каждая сторона отстреливалась, подбирая выпущенные в неё стрелы. Что-то беспрестанно и зловеще жужжало в воздухе, словно в осином гнезде. Сбежавшиеся священники и монахини собирали гуннские стрелы в корзины и относили их городским лучникам. Время от времени одна из выпущенных стрел попадала какому-нибудь священнику в затылок. Удар бывал настолько силён, что стрела доходила до нижней челюсти и прошивала рот, накрепко запечатав его. Умирающий даже не мог вскрикнуть. Он падал, но другой священник тут же занимал его место.

Варвары атаковали под обстрелом защитников города. Сотни гуннов были убиты под радостные клики жителей Аурелии, но тысячи уже подошли к подножию стен. На них с крепостных валов лилось раскалённое масло, кипяток из горшков и летели горящие вязанки хвороста. Тяжёлые камни падали на руки и ноги, раскалывали шлемы. Однако всё это причиняло лишь малый вред армии гуннов. Их было слишком много. Лестницы с десятками ступеней устремлялись вверх, точно разжатый кулак с когтями. Гуннские лучники начали стрелять всерьёз: шквалы стрел следовали один за другим, и аланам никак не удавалось поднять головы над парапетом стены. Тогда бы их сразу убили. А нападающие уже взбирались на крепостные стены. Аланы вслепую обрушили на них камни, обстрел прекратился. Это означало, что первые гунны уже добрались до парапета крепостной стены. Затем послышались шум и громкие крики. Закованные в железные кольчуги аланы поднялись, выпрямились и столкнулись с орущими гуннами. Теперь они сражались на стенах города. Одну лестницу сбросили, но гунны сумели удержаться на захваченной части стены, и там завязалась отчаянная схватка.

Яростная борьба в одинокой сторожевой башне Норика, конечно, была ожесточённой, но поблекла в сравнении с этим боем на стенах крепости столицы аланов. Здесь развернулось сражение небывалого масштаба: люди в неистовстве рубили противников мечами и кусались, как звери. Ведь даже минутная пауза означала неминуемую гибель. Некоторые воины, сцепившись, падали со стены вниз и если защитник города выживал, то поджидавшие внизу гунны разрубали его на куски и поднимали отсечённые конечности как окровавленные трофеи.

Перед схваткой я получил оружие. Я знал, что мои вести обнадёжили горожан и чувствовал себя достаточно поднаторевшим в мрачном воинском искусстве: поднимался после града стрел, разил врагов мечом и наносил им удары щитом, а потом опускался, укрываясь от очередных гуннских стрел, снова вставал, и это повторялось десятки раз. Если бы я сбился с ритма, то давно был бы мёртв. Борьба не требовала мужества, хотя бы потому, что для страха не оставалось ни секунды. Промедление было смерти подобно, и я делал то же, что и все сражавшиеся. Мы должны были это делать. Мы боролись.

Вскоре парапет заполнили трупы аланов и гуннов. Тяжелораненые стонали, а кто-то лежал неподвижно, пронзённый десятком стрел. Среди погибших были женщины и дети, однако пополнение поступало постоянно, и по лестнице со стороны Аурелии поднимались всё новые и новые горожане. Они оттаскивали в сторону раненых, приносили новые камни, стрелы или горшки с горячим маслом и жиром. У подножия стены лежало немало упавших с неё воинов Аттилы. Они сучили ногами по земле, корчились в предсмертных муках от страшных ожогов или пытались отползти прочь, волоча сломанные ноги.

Нам посчастливилось разрушить камнями несколько лестниц. Они переломились пополам, существенно ограничив подступы гуннов к стенам. Однако любой сброшенный обломок вызывал целый шквал стрел, и многие из сломанных лестниц стоили нам жизней защитников города.

В восточной части Аурелии, где сражался я и где гуннов было очень много, оборонявшиеся вооружились огромной балкой с крюком на одном конце и противовесом на другом. Ею можно было манипулировать как рычагом и делать выпады за стены, бросаясь, точно птица за добычей. Крюк со свистом опускался вниз, цеплял гунна и поднимал его. Потом окровавленные внутренности врага падали вниз вместе с убитым. Это приспособление погубило не слишком много гуннов, но страшное жужжание, с которым оно опускалось и ныряло, заметно действовало на нападавших, и гунны в беспорядке ретировались.