Под угловатой аркой из сломанного дуба лежала оленья туша, растерзанная и выпотрошенная: рога с головой валялись в одном месте, а копыта с грудиной – в другом. На меня смотрели обглоданные ребра и совсем свежие куски мяса, порванные на лоскуты. Эта участь постигла целое стадо: мертвых оленей здесь было не меньше дюжины – они распластались почти на каждом метре, утопая в зловонной слякоти.

Я сглотнула тошноту, подкатившую к горлу, и попятилась, возвращаясь к своей тропе. Неужели это тоже сделала Морган?

Мне вдруг стало жарко. Возможно, жар этот шел со спины: ритуальные шрамы опять пылали, как если бы по ним чиркнули спичкой. Я расстегнула воротник и отлепила шерстяной шарф от вспотевшей шеи, медленно оседая наземь. Мне так хотелось присесть… Но вместо этого я упала. Веки налились свинцом и сомкнулись против моей воли.

«У тебя соловьиный голос, дитя. Не пристало петь им такие грустные песни! Поднимайся. Ты что, хочешь подхватить какую-нибудь простуду смертных и умереть еще раз?»

Проиграв накатившей слабости, я постаралась сосредоточиться на неизвестном голосе. Он принадлежал уже не Морган – куда более бархатный, взрослый, с томной хрипотцой и знакомой манерностью. Следом за ним я услышала, как хрустит хворост под чьей-то поступью, и замычала, изо всех пытаясь очнуться. Прежде чем у меня получилось это, заложенный нос прошиб запах – мускус и соленое железо.

Неведомая сила схватила меня за край куртки и дернула так сильно, что я, кажется, взлетела… А затем приземлилась на нечто настолько мягкое, что едва не отключилась вновь. Мех. Пушистый и согревающий. Я уткнулась в него носом и вдруг обнаружила, что лежу на животе, а подо мной перекатываются мышцы. Лежать было неудобно, но приятно, особенно когда что-то затарахтело у меня под ухом. Звук отдаленно напоминал урчание. К тому моменту, когда мои руки, вернувшие себе подвижность, нащупали кошачьи уши и здоровую морду с усами, я уже знала, кто несет меня на своей спине.

– Монтаг, – прошептала я, улыбнувшись в смоляную шерсть, которую ласково пропустила сквозь пальцы. – Так это ты перебил все зверье в лесу и переломал деревья?

– Нет. Это сделала маленькая царица, – мурлыкнул шеду в ответ, и я внутренне содрогнулась. – Мы были неподалеку, когда она собрала вокруг себя все местное зверье, а потом попыталась погладить одного из оленей, но… Хлоп! Что-то пошло не так. По целому стаду будто разом бульдозер проехался! Маленькая царица так сильно испугалась, заплакала… И снова куда-то побежала. Хорошо, что мы не успели подойти к ней слишком близко, бр-р!

– Значит, ты цел, Монтаг?

– Почти. Отравленное древко колдуна Вуду почти достало до сердца, поэтому мы так долго добирались до дома. Пришлось много охотиться по пути, чтобы исцелиться.

Монтаг звучал беззаботно, почти весело. Окончательно придя в сознание, я приподнялась на локтях с лоснящейся шкуры и свесила вниз руку, чтобы ощупать проплешину на его боку – след от колотой раны.

– Это Рафаэль с тобой сделал?

Монтаг мяукнул, совсем как Штрудель, и перепрыгнул поваленное дерево, заставив меня подскочить и вцепиться ему в холку, чтобы не свалиться. Если раньше он был размером с пантеру, то теперь смог бы задавить даже мерина.

– Прости, что оставила тебя в ковене Вуду, Монтаг! Это был отвратительный поступок!

– Шеду переводится как «хранитель царей», – обиженно напомнил Монтаг. Его выпущенные когти оставляли на промерзлой земле длинные полосы. – Мы есть пазузу, ламмасу, алад, лама, химера, сфинкс… Как ни назови – мы защитники. И мы защитили.

– Как же ты сбежал от Рафаэля?

– Мы не сбегали. – Монтаг повернул ко мне голову, и кошачьи глаза сверкнули в зареве заката, как два рубина. – Мы его сожрали.

Сказать, что меня обрадовало услышанное, – значит не сказать ничего. И в то же время я содрогнулась: как сообщить об этом Зои? Не станет ли она тосковать по Рафаэлю? Как-никак он родной сын той, что является половиной ее души. Если, конечно, Монтаг говорит буквально…

– Когда Рафаэль выпустил нас из шкатулки, чтобы принести в жертву лоа Кальфу, мы напали на него. Ох, то была славная схватка! И очень вкусная. – Монтаг облизнулся, и я разглядела черточки шрамов, украшающих его переносицу. Левое ухо было надорвано, а мех на груди выглядел куцым, как рана на боку от древка.

Нет, все-таки Монтаг говорил буквально.

– Оказывается, магия Вуду на вкус действительно как пирог из чечевицы! – продолжил хвалиться он. – Мы наелись досыта, но потом нам захотелось еще… К тому моменту как раз подоспели новые ведьмы. Ковена Вуду стало на четверть меньше, но это же не беда, правда? Мы бы, кстати, и сейчас не отказались от пончиков. Сэм приготовит нам пончики, а?

– Думаю, приготовит. Он очень скучал по вам. Даже накричал на меня, когда узнал, что я оставила вас у Рафаэля, – вспомнила я задумчиво, опускаясь Монтагу на шею и обвивая ту руками, чтобы было легче держаться. Хвост его вилял из стороны в сторону, пушистый и длинный, точь-в-точь как у мейн-куна, если бы не скорпионье жало на кончике. – И я тоже скучала.

– Чуть не умерла без нас, да? – хрюкнул Монтаг и заурчал в два раза громче. Я прижалась ухом к его позвонкам и закрыла глаза.

– Да. Дважды. Или трижды. Тут завелся один Паук…

– Мы любим давить пауков. Забавные букашки! Не бойся, Верховная: твой Принц Дураков переловит их всех!

Мимо плавно тек кленовый лес. Кажется, я снова успела задремать, зарывшись в мускусный мех, когда Монтаг наконец-то остановился. Мне даже не пришлось просыпаться и слезать: вместо этого кто-то самостоятельно снял меня с шеду и, подхватив под коленки и поясницу, понес в дом.

– Нагулялась? – спросил Коул, когда я сонно открыла глаза и увидела его румяные щеки, покусанные морозом. В пальто, шарфе и перчатках, он явно искал меня.

Я устало замычала и спрятала лицо у Коула на груди. Он пронес меня мимо зеленого фургона, из окон которого лился свет. Джефферсон, очевидно, все еще сидел там – либо скорбящий, либо разрабатывающий план отмщения. Коул, однако, не выглядел так, будто беспокоился на этот счет. Раз так, то мне, возможно, тоже не стоит беспокоиться об этом. По крайней мере сейчас.

На кухне, как всегда, скворчало масло и что-то жарилось. Рождественская ель почему-то лежала на полу, но Исаак уже поднимал ее и развешивал надколотые украшения обратно. Завидев меня, он улыбнулся и запечатлел на моем лбу отеческий поцелуй. Выглядел Исаак после слияния с диббуком как после крепкого сна – с сияющими глазами, румяный и бодрый. Никаких судорог и неконтролируемой дрожи, как это было раньше. Хоть кто-то из нас подружился со своим внутренним демоном!

Теплая ванна быстро привела меня в чувства. Вдыхая пар с ароматом лимонного мыла, я задумчиво напевала и морщилась, пока Коул втирал цветочную мазь Завтра в мои шрамы, «разбуженные» Дуатом. Ему пришлось соскрести ее со дна и стенок банки – благодаря Ферн мази у нас почти не осталось. К счастью, чтобы боль прошла, хватило всего пары мазков.