Куда приятнее была служба евнухов[194]в гаремах, где они, в зависимости от метода их кастрации, исполняли множество служб, в том числе, и как бесплодные любовники на утеху бушующему страстями, интригами и коварством закрытому женскому обществу.

Куда печальнее была жизнь тех, кого изощренные мастера сложнейшей науки превращали в различные орудия: в не знавших усталости и страха воинов, отряд которых был даже у тамплиеров, в чрезвычайно умелых фанатиков убийц, которых никто и ничто не могло остановить, или же в преданных и могучих телохранителей, которые, не задумываясь, жертвовали своими жизнями ради сохранения жизни хозяина.

Но более всего выделялись и были, что называется, на виду те, кто свое приобретенное физическое уродство приспособил на государственной службе у различных правителей мира. Евнухами были и императоры и великие полководцы, мудрецы и даже отцы христианской церкви[195]. А что касается государственной службы, то Византийской империи в этом вопросе не было равных.

Находясь на границе Азии и Европы, Востока и Запада, Византия впитала в себя все достоинства и пороки соседей. К многовековой традиции связанной с евнухами и их службой добавилось еще и видение последователей христианства, буквально понявшие слова Христа: «Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного[196]. В глазах византийцев бесполые евнухи были одновременно и пародией и подобием ангелов. Перед такими «ангелами» открывались широкие возможности для церковной, гражданской и даже военной службы. А императорский двор тот и вовсе делился на две едва ли не равные половины – «бородатых» и «безбородых» (то есть – евнухов) придворных. Многие высокие и почетные должности могли занять лишь евнухи.

Такой почетной должностью и была должность паракимомена, который являлся не столько постельничим при василевсе, сколько главой его правительства. Разумеется при понятном отсутствии всесильного парадинаста[197].

* * *

– Евнух… – застонал Гудо.

Его лицо налилось кровью, а руки сжались в кулаки. Казалось еще мгновенье и сильные руки палача сомкнутся на худой шее Никифора. Почувствовав это, Никифор ускорил шаг и, уже едва ли не бегом, ввалился в высокую дверь одного из дворцов.

– Василий! Где ты, Василий?! – закричал, что силы парадинаст.

На этот крик из-за стенного ковра вышел очень высокий человек с гладким лицом. Его широкий балахон полностью скрывал фигуру мужчины, но покачивание широких бедер и почти детский голос выдавали в нем дворцового служащего из «безбородых».

– Паракимомен в опочивальне. Он велел не беспокоить себя после трапезы.

– К дьяволу! – грубо оттолкнул евнуха Никифор и быстро пошагал по хорошо известному ему дворцу.

Не остановили его и два других евнуха, что скрестили свои копья перед инкрустированной слоновой костью дверью опочивальни.

– Прочь! Прочь! – растолкал их парадинаст и с силой распахнул дверь.

Сладко облизывая губы, Василий Теорадис полулежал на мягкой софе и гладил по длинным волосам мальчика в нежном возрасте. Тот сидел на ковре и при свете нескольких свечей читал что-то из греческих трагиков. Увидев ввалившегося парадинаста, Василий что-то недовольно пробормотал, но все это тут же скрыл за приветливой улыбкой.

– Дорогой, Никифор! Что же ты не предупредил? Я бы подготовился к такой приятной встрече.

Но заметив за спиной главу корпорации макелариев, «человека с кожаной накидкой на голове» и остановившихся в дверях варягов быстро вскочил с мягкого тела лежанки.

– Что стряслось, мой друг Никифор? – жирное лицо паракимомена тут же оросилось капельками пота.

Его взгляд упал на огромный настенный ковер в дальнем углу комнаты.

– Беда какая? Во здравии ли наш василевс? Враги у ворот? Здоров ли ты, наш парадинаст?

– Все здоровы! – выкрикнул почему-то Никифор и зашел за спину главного евнуха.

– Так в чем же беспокойство? – притворно выдохнул облегчением Василий. – Расскажи мне. Мне – твоему другу. Ты же знаешь – нет нерешаемых проблем.

– А это мы сейчас услышим. И скажешь об этом нам ты, мой друг. Посмотри на этого человека. Нет, он не станет снимать со своего лица свою кожаную личину. Но ответить ты ему должен.

– Охотно, если ты меня об этом просишь. Итак, на что я должен ответить? – улыбнулся паракимон, но теперь уже по его одутлому лицу уже катились ручейки пота.

Удаляясь еще на два шага, Никифор спросил:

– Помнишь ли ты тот день, когда Господь указал на логово «синего дьявола», и он был схвачен?

Вместо ответа евнух кивнул головой.

– Хорошо, – продолжил Никифор. – В тот же день «синего дьявола» заточили в подвал Нумеров, а бывшего при нем мальчика отправили к тебе. Я (с усилием в голосе промолвил парадинаст) отправил его к тебе.

– Да, припоминаю, – начал успокаиваться Василий. – Отчего такое волнение? Не пойму. Я хорошо помню этого мальчика. Красивый мальчик, с тонкой костью. Серые с голубизной глаза, белокурые кудри…

– Где он?! – не выдержал Гудо.

– Кто это? Андроника я знаю. А этот, второй? Кто он? – уже взяв себя в руки, спросил паракимомен.

– Не важно, – махнул рукой Никифор.

– А мне почему-то важно, – собрав морщины на лбу, процедил сквозь зубы Василий.

– Стража!.. – Но Никифор не успел закончить свой приказ. Кожаная петля кнута сдавила его горло. В два прыжка Гудо оказался рядом с парадинастом. – …Выйти за дверь, – с трудом выдавил Никифор.

Схватившиеся за мечи варяги переглянулись.

– Я сказал, выйдите за дверь, – более вразумительно повторил Никифор, после того, как с его горла спала кожаная змея. И посмотрев на гневное лицо «синего дьявола», добавил: – Я держу свое слово.

Пожав плечами, варяги вышли. Двери за ними закрыл глава корпорации макелариев.

– Сними свою накидку с головы, – тихо попросил парадинаст.

Гудо нехотя, медленно стянул со своей большой головы кожаное укрытие.

– Ах! Не может быть! – трижды перекрестился Василий.