Она не обращает внимание на мои попытки подняться.

– Но я не хотела. Не собиралась. Понимаешь?

Она говорит, а ее голос разносится эхом и тает.

– Мне пришлось, ым, наказать мою Лилочку.

Слова едва различимым шепотом долетают до меня откуда-то издалека, откуда-то из темноты.

– А еще мне жаль, Костик, что ты не сможешь закончить мою татуировку. Мне бы хотелось, чтобы ты увидел их всех вместе. И папу, и дядю Вову, и…

Она что-то еще говорит, но я не могу расслышать. Все плывет перед глазами. Словно сквозь туман наблюдаю, как Майя поднимается. Как очертания демона на ее спине превращаются в лицо моего отца. Я теряю сознание.

* * *

Я лежу в темноте.

Мне страшно.

Где я?

Как такое могло произойти? Это же мой сценарий. Я автор своей жизни. И только мне решать, как будет развиваться сюжет. Или нет?

Я лежу.

Не могу пошевелиться. Кажется, я даже не дышу. Но не паникую. Напротив, в мыслях полная ясность. Меня не заботит, кого выбрали президентом соседней страны, кого разоблачило очередное журналистское расследование. Мне плевать, кто из звезд и как кривляется перед вспышками фотокамер.

Добро. Ложь. Для меня его больше не существует. Все, чему меня учили в детстве, оказалось ложью. Добро – это слабость. Добро. Красивое слово, оправдывающее и прикрывающее собственную неспособность, беспомощность. И в моем сценарии чересчур много этого слова.

Я лежу.

Мне страшно.

Не хочу умирать. Я хочу сам распоряжаться своим сюжетом. И я не готов проститься…

Чем сейчас занята Майя?

Эта сумасшедшая рушит все мои планы. Откуда она знает моего отца? Что ей нужно от меня? Мне не понять ее мотивов, но я точно знаю, что она собирается сделать со мной что-то плохое.

Мне страшно.

Зло. Его тоже не существует. Глупая страшилка. И оно с разных сторон выглядит по-разному. Даже Майя, несмотря на всю мою ненависть к ней, не настоящее зло. Зло в глазах одного человека вполне может оказаться добром для другого.

Я лежу.

Пытаюсь открыть глаза. Они слипаются, но я успеваю заметить, как слева от меня роется в сумке Майя.

Нет сил.

Сила.

Существует только сила. Вот где правда. Справедливости, любви, ненависти не существует. Только химия и сила. Сила всегда побеждает. А как в итоге ты назовешь эту силу, сути не изменит. Отношение – лишь краска, оттенок, в который человек облачает силу и приправляет неконтролируемой химией. Для удобства или для корысти.

Стараюсь прийти в себя. Закрываю и вновь открываю глаза. Это все, на что я сейчас способен.

Вижу, как Майя выглядывает в окно. Она нависает над подоконником и что-то высматривает внизу.

Добро побеждает зло.

Чушь.

Сила. И точка.

В этом мире нельзя отыскать справедливость.

Нужно поговорить с Майей.

Я должен срочно что-то предпринять. Приказываю телу подняться. Встать! Представляю, как мои руки цепляются за стену, мне трудно, но я поднимаюсь. Сначала на колени, затем встаю в полный рост. Представляю, как замахиваюсь и оглушаю эту чокнутую стулом. Но вместо выполнений приказов мое тело выпускает слюну изо-рта и продолжает моргать.

Бесполезно.

Догадываюсь. Нет. Уже знаю, куда сворачивает мой сюжет.

Может, я смогу ее уговорить? Отговорить.

Неужели в моем сценарии главный герой умирает? Погибает от рук маньячки? И что? Ему не спастись?

Я чувствую.

Приближается.

Кровь. Смерть.

* * *

Глеб просыпается от собственного крика.

Простыня пропиталась потом.

– Опять кошмары?

Он не отвечает. Тяжело дышит и смотрит по сторонам. На тумбочке нет сигарет. Как назло.

– Сварить тебе кофе?

– Нет.

Глеб натягивает штаны. Он сейчас же отправится в магазин. Купит целый блок и зажигалку.

– Что тебе приснилось?

– Ничего.

– Глеб. Ну перестань. Опять тот сон? Встреча с врачом не помогла?

Он набрасывает куртку на голое тело и в тапочках выходит из дома.

– Нет.

– Может, нужно еще раз сходить?

– Нет.

– Но почему?

– Не могу. Я и в прошлый раз не дошел.

Глеб останавливается в дверях. Смотрит на жену. Он чувствует себя виноватым.

– Не могу откровенничать с чужим человеком, – добавляет он и возвращается в дом.

Эмоции отступают. Глеб снимает куртку и садится на пол в прихожей.

– Поговори со мной.

Алла подходит и садится рядом.

– Выговорись. Мне больно видеть, как ты страдаешь. Поговори, я выслушаю.

Глеб обнимает жену.

Алла права, так жить невозможно. И если уж он не собирается говорить с психологом, может, стоит наконец открыться человеку, который искренне заботится, который столько лет рядом.

– Хорошо. Я расскажу.

– Пойдем.

Алла помогает мужу подняться и ведет на кухню. Она усаживает мужа за стол и наливает кофе.

– Я никому не говорил.

Женщина в ответ кивает.

– Речь пойдет о том вечере, когда Вову… когда его не стало.

Он подвигает чашку, насыпает сахар и рассказывает, как в тот день торопился встретиться с другом и предупредить его об опасности. Как несся через весь город и непрерывно звонил.

– У меня было плохое предчувствие. Я знал… Звонил, не прекращая набирал, но Крот, как назло, не брал.

Глеб рассказывает, как он забежал в отделение, затем не нашел Владимира в квартире. Рассказывает, что тогда он выбежал из дома друга и поспешил по адресу девочек на Лесную.

– Я тогда уже знал, что Лилия врет. Что она больна. Понимаешь?

Он трет лоб и смотрит на рассыпанный сахар возле чашки.

– Я же мог предотвратить…

– Не вини себя.

Алла осекается, умолкает и продолжает слушать.

Глеб говорит, что когда он добрался до Лесной, на лужайке перед домом обнаружил тело Владимира.

– Он валялся с пробитой головой под окном.

Алла кивает.

Она уже слышала эту жуткую историю. Никаких новых подробностей ее муж пока не раскрыл.

Глеб говорит, что он вооружился и зашел в дом.