– То, что я увидел… Вот, что мучает меня. Кровь. Весь дом в крови. И маленькая девочка.

Он говорит, что увидел на полу два растерзанных тела. И рядом Лилию. Она лежала на полу, а над ней с ножницами в руках склонялась младшая сестра.

Малышка рыдала.

– Ее бледное лицо, измазанное в крови сестры, смотрело на меня.

– Малышка убила сестру?

Алла держит у рта кружку и, кажется, забыла, что собиралась пить.

– Она оборонялась. И я не мог. Я не сказал.

Глеб рассказывает, как помог отмыться малышке, как узнал у Майи, что произошло, как посоветовал, чтобы та никому не признавалась, что это она навредила сестре.

– Дядя Глеб, я не понимаю… С Лилочкой что-то случилось. Я… Она… Она…

Она сумасшедшая.

Она убила Владимира, своих родителей и хотела убить Майю. В этом Глеб уже не сомневался.

– Ничего, малышка. Все будет хорошо. Просто не говори, что… Не рассказывай, что произошло с Лилией.

– Дядя Глеб, у меня теперь никого нет. Что со мной будет?

Малышка обнимает полицейского и плачет.

Глеб должен ей помочь. В один вечер девочка лишилась всего. Теперь у нее нет ни мамы, ни папы. И Майя… Даже если она никому не скажет, знает, что это она убила свою сестру.

Пусть даже неумышленно.

– Майя. Послушай, ты не виновата.

– Дядя Глеб.

– Я знаю, тебе сейчас страшно. Но запомни. Никто тебя не бросит. Тебя найдут новые родители. Все будет хорошо. О тебе позаботятся.

– Кто позаботится?

– Другие мама и папа.

– Но я не хочу других.

Девочка всхлипывает и сильнее сжимает шею полицейского.

– Знаю.

– Дядь Глеб, я хочу с тобой.

Слова Майи растапливают сердце Глеба.

– Со мной?

– Забери меня к себе. Пожалуйста. Я буду послушной дочкой. Самой послушной.

Глеб чувствует, как на глазах наворачиваются слезы. Ему искренне жаль малышку, с которой успел подружиться.

– Не могу, моя хорошая.

– Почему?

Он не сможет объяснить ребенку всех юридических нюансов, да и если бы попытался, сейчас не подходящий момент.

– Понимаешь, у меня уже есть сын.

Глеб говорит шепотом, пытается успокоить Майю.

– Сын?

– Да, Костик. Помнишь фотографии на стене?

– У дяди Вовы?

– Да, дома у дяди Вовы.

Майя кивает.

Она помнит десятки рамочек с фотографиями. Увешанные стены.

– Разве он твой сын?

Глеб поднимает глаза на Аллу.

– Я ей сказал. Представляешь, она первая, кому я признался.

Алла внимательно слушает, склонив набок голову, изредка кивает.

– А где сейчас эта девочка? Может, мы ее найдем? Встретимся, поговорим.

Алла держит мужа за руку. Она готова на все, лишь бы помочь.

– Согласен?

– Нет… Не знаю. Зачем?

– Думаю, ты встретишь ее, убедишься, что поступил правильно, и успокоишься. Мы же можем отыскать?

– Сложно сказать. Я никогда не интересовался ее судьбой. В тот вечер девочку забрали в психиатрическую больницу.

Глеб что-то вспоминает. Щурит глаза и улыбается.

– Смешно сказать, – говорит Глеб, облизывает палец, окунает в рассыпанный сахар и вытирает об штаны. – Столько лет прошло. Она мучает меня кошмарами. А я даже имя ее не могу вспомнить.

* * *

– Прости, Костик.

Моя клиентка отходит и запирает дверь на замок.

Я наблюдаю, как двигается на ее обнаженной спине нарисованный фломастером демон, как изгибается тело его страдающей жертвы.

– Что происходит? Да? Ты мучаешься от этого вопроса. Хочешь, наверное, знать, что происходит?

Она говорит сквозь смех.

Я не знаю, как реагировать. Паниковать? Бояться? Что я должен делать? Я парализован.

Зачем она берет со стола ножницы?

– Костик. Ты, ым, хороший парень.

Она приближается.

– Я, ым, долго ждала.

Она двигает пальцами и звук ножниц разносится по кабинету.

– Знаешь, я тебе все, ым, расскажу.

Она садится мне на колени и поворачивает мою голову к себе.

– Врач говорит, что признание – это часть терапии. И я, ым, признаюсь. Тебе. И только тебе.

Она говорит прямо мне в лицо. С такого расстояния я должен почувствовать ее запах, но нос не может ничего уловить.

– Знаешь, Костик, я правда не виновата. Дядя Глеб, ым, мне помог понять. Это, ым, все мои родители. Это полностью их вина.

Она целует меня в губы.

Я чувствую прикосновения, чувствую ее язык, но не могу ни оттолкнуть, ни укусить, ни ответить.

– Понимаешь, все дело в том, что, ым, родители любили только свою ненаглядную Лилочку. Только ее, понимаешь? Они совсем забыли, что у них есть еще и я. Разговаривали только с Лилой. О ней. О ее дефекте.

Я чувствую, как Майя берет меня за руку. Чувствую легкие прикосновения и не могу пошевелиться.

– Только Лилочка. Лилочка. Лилочка… А я? Обо мне все забыли.

Майя говорит, что выход был один.

Лилия страдала странной болезнью. Она была слишком восприимчивой. И если человек, которому она доверяет, ее близкий человек что-то говорил, она воспринимала слова как действительность.

– Я, ым, говорила сестре, о чудо, посмотри скорее, и показывала на пустую лужайку. Говорила, вот гуляет слон, и Лилочка тут же видела у нас во дворе серого гиганта с хоботом-фонтаном. Она видела, как он гуляет… Прямо под нашими окнами. Понимаешь?

Майя кладет мою руку себе на талию. Она прислоняет голову к моему плечу и говорит, что это расстройство сестры не дефект, это дар.

– Если бы я ей, ым, сказала, что у нас с ней есть крылья, Лилочка смогла бы летать. Представляешь?

Майя поднимается, перетаскивает меня к кушетке. Она несколько раз роняет меня, пытается поднять, но я слишком тяжелый.

– Придется тебе умереть на грязном полу.

Она говорит, трет пальцем пол, проверяет, насколько в кабинете пыльно, переворачивает меня на спину, а я не могу возразить, что на моем рабочем месте чище, чем в операционной.

– Ым, вот еще что. Раз уж ты, я надеюсь, никому не проболтаешься, ым, воспользуюсь моментом и расскажу все до конца. Все как было.