«Кто, Орхидея-то? Тоже ошивается где-нибудь в саду…»

«А командир?»

«Он ночевал в селении, вернется после обеда. Кстати, Туз, ты еще не знаешь последней новости… Мы с ним вчера ночью оприходовали этого типа из „Итальянского действия“».

Сообщая эту новость, Тарзан сложил губы в жесткую и презрительную гримасу. Но в то же самое время щеки его покрыл совершенно детский румянец.

«Ага, — сказал Ниннуццу. — Давно пора было. И где вы его сделали?»

«В нескольких метрах от его дома. Он сигарету закуривал. По огоньку зажигалки мы и целились. Он был один. Темно — хоть глаз выколи. Никто ничего не видел. Мы стояли за углом. Выстрелили разом. На все ушло две секунды. Мы были уже на безопасном расстоянии, когда жена завопила».

«Жена теперь в трауре», — заметил Червонный Туз.

«Сдается мне, — воодушевленно заметил партизан Муха, — сдается мне, что не очень-то она рыдала, эта самая супружница, когда немцы устроили облаву по доносу ее благоверного».

«Мерзкий стукач, что и говорить. Поделом ему», — заключил Нино, словно подводя черту.

Одновременно он пристально изучал винтовки, разложенные перед ним на полу, с видом капиталиста, взирающего на собственное имущество.

«Теперь у нас восемь винтовок, и еще шесть штук девяносто первых», — подсчитал за него Тарзан, готовясь запечатать слюной свою самокрутку.

Партизан Муха тоже периодически вмешивался в ревизию арсенала с обстоятельностью заправского эксперта.

«Эти вот штучки они немецкого производства», — сообщил он Дечимо, носком ноги указывая на гранаты.

«Они годятся на взрывчатку, — сказал Червонный Туз. — Я тебе потом покажу, как их разбирать…»

«Да дело известное — сначала вынимаешь запал, потом выталкиваешь тол. Если подмешать к нему пороха…»

«Эппе Второй! А это какая лошадка?» — вмешался в этот момент Узеппе, которого мул продолжал живо интересовать.

«Я же тебе уже сказал — это совсем не лошадка. Это мул».

«Дя! Дя! Он мул, мул! А какая он лошадка?»

«Ну вот, приехали! Мул — это совсем не лошадка. Мул — он наполовину лошадь, а наполовину осел».

«А это как?»

«У него мать лошадка, а отец — осел».

«Или наоборот», — решил вмешаться Тарзан, который был человеком городским, но считал, что все понимает в сельской жизни.

«Нет. Если наоборот, тогда это не мул. Тогда это лошак».

Тарзан принудил себя кисло улыбнуться.

«А где теперь его мама?» — настойчиво допытывался Узеппе у Мухи.

«Ну, где же ей еще быть? Она, наверное, дома, вместе с мужем».

«А ей хорошо?»

«Еще как хорошо! Лучше просто не бывает».

Узеппе рассмеялся, ему тоже стало совсем хорошо.

«А что она делает, играет, да?» — продолжал он выяснять.

«Играет. Она прыгает и пляшет», — заверил его Муха.

Узеппе снова засмеялся — этот ответ полностью отвечал теплившейся в нем зыбкой надежде.

«А мул почему не играет?» — спросил он, указывая на мула, который одиноко пасся на лугу.

«Ну… ему некогда! Ему поесть нужно! Ты же видишь, что он траву щиплет».

Этим Узеппе, вроде бы, удовлетворился. Но на языке у него висел еще один важный вопрос. Он смотрел на мула и размышлял. В конце концов он спросил:

«А мулы тоже летают?»

Тарзан засмеялся. Муха пожал плечами. А Ниннуццо сказал брату:

«Дурачок ты, дурачок!» Он, конечно же, не знал, что именно сообщила Узеппе в день бомбежки давешняя монументальная синьора из Анделы. Но, видя, что на лице брата появилась неуверенная и грустноватая улыбка, он ошарашил его вот такой новостью: «Кстати, ты знаешь, как зовут этого мула? Его зовут Дядя Пеппе!»

«Так что здесь собралось целых три Джузеппе — я, ты и мул! — торжественно возвестил Эппе Второй. — И даже четыре», — поправился он, плутовски глянув на Дечимо.

Тот покраснел, словно только что была выдана государственная тайна. И по румянцу, которым он залился, стало видно, насколько этот парень еще остается ребенком несмотря на отпущенную бороду. Да, настоящее его имя было вовсе не Дечимо, а Джузеппе, и однако же причин, чтобы скрываться под таким псевдонимом, у него было целых две. Во-первых, он теперь был партизаном, но имелось и «во-вторых»: римская полиция давно его разыскивала за воровство и незаконную торговлю сигаретами.

Узеппе широко раскрыл глаза при мысли, что на свете существует столько всевозможных Джузеппе. В этот момент снаружи, совсем недалеко от хижины, раздался взрыв. Все переглянулись. Туз выглянул в дверь.

«Ничего страшного, — сообщил он, обернувшись внутрь. — Это Орхидея, он от большого ума опять охотится на кур с ручными гранатами».

«И хоть бы одну ухлопал! — вздохнул Муха. — Швыряет гранаты в кур, а не добыл еще даже яйца!»

«Пусть только придет, мы ему гранату в задницу заколотим». Ниннарьедду вооружился биноклем и вышел из хижины. Узеппе побежал за ним.

По ту сторону небольшого заросшего лесом клина, который скрывал хижину из виду, открывалась долина, засаженная оливковыми деревьями и виноградником; вся она была испещрена канавами с водой, отражающей солнечные лучи. По воздуху из дальних полей доносились голоса людей и животных; время от времени пролетали самолеты, оставляя за собою звук, подобный звучанию гитарных басов.

«Это англичане», — объявил Нино, рассматривая их в бинокль. За полями, на самом дальнем плане просматривалось Риттенское море. Узеппе моря никогда раньше не видел, и эта фиолетово-голубая полоска была для него просто чужеродным мазком на фоне неба. «Хочешь тоже посмотреть в бинокль?» — предложил ему Нино.

Узеппе потянулся к нему, привстав на цыпочки. Такой случай предоставлялся ему впервые. Нино, поддерживая бинокль своей рукой, приложил его к глазам брата.

Сначала Узеппе увидел фантастическую красно-бурую пустыню, всю испещренную тенями; эти тени ветвились, переходя куда-то вверх, а там, вверху, плавали два восхитительных золотых шарика (на самом деле это был отросток лозы, находящийся довольно близко от них). Потом, поведя биноклем, он увидел небесно-голубую поверхность воды, та пульсировала и трепетала, давая множество разноцветных бликов; на ней зажигались и гасли пузырьки света, потом вдруг выше нее победно побежала череда облаков.

«Ну, что ты там видишь?» — спросил у него Ниннуццо.

«Там море…» — несмело прошептал Узеппе.

«Да», — подтвердил Нино, опускаясь рядом с ним на колени, чтобы попасть в его поле зрения. — «Ты, старик, угадал. Это и есть море».

«А каляблик? Он где?»

«Сейчас там кораблей нет. И все-таки, Узе, как-нибудь мы, знаешь, что сделаем? Мы сядем с тобой на пароход и махнем в Америку!»