Она опасливо отступила на шаг.

— Ничего я не чувствую, — сообщила она с достоинством. — Я приличная женщина!

— Ах, леди Мишелла, — произнес я проникновенно, — как нам с конем повезло!.. Это же не Буцефал какой или ацефал, а наш родной, настоящий, а теперь уже и непростой, благодаря священному обряду с вашим шарфом!.. Перед ним склонят головы Янардаг и Боливар, не говоря уже о доблестнейшем Россинанте! Только Инцитат и Маренго могли бы соперничать… чуточку, но Инцитат — светло-серой масти, а Маренго и вовсе белый арабский скакун, но даже самый простой народ знает сокровенную истину, что самые быстрые кони на свете — вороные. Даже песню помню, что «…вороных никому не догнать»!

— Да, — проговорила она, утопая в информационном море, — вороные… да… но белый конь… красивее!

— Принц на белом коне, — сказал я понимающе, — да-да, это правильно. А я вот принц на черном, потому пошел, пошел, пошел… Зайчик, уходим! Нас отсюда послали.

Она воскликнула непонимающе:

— Нет-нет, никуда я вас не посылала!

— Шарфа стало жалко? — спросил я понимающе. — Все равно не отдам. Теперь это символ.

— Ах, сэр Ричард, — воскликнула она обиженно, — как вы не понимаете наши возвышенные женские натуры!

— Значит, — сказал я с надеждой, — не в шарфе дело?

— Ах, сэр Ричард!

— Мне, право, стыдно, — сообщил я. — Хоть и не понял, за что, но у меня такая чувствительная натура, что вот прямо на животе пошли вот такие красные пятна! Хотите, покажу?

Она отшатнулась, замахала руками.

— Нет-нет, мужской живот — это так неприлично! Да еще здесь…

— Что в нем неприличного, — ответил я обиженно, — я еще и обволоситься не успел как следует. Ладно, как хотите. У нас в Сен-Мари это жест особого доверия! Не хотите вы сближения и взаимопроникновения чуждых культур…

Она сделала большие глаза.

— Сэр Ричард, как не стыдно? Что вы мне предлагаете? Сближение — это еще так-сяк, но вот так сразу и проникновение, извините, культур? Я порядочная женщина!.. Как такое можно, когда мой жених почти рядом?

— Вообще-то да, — признался я, — рискованно. С другой стороны, романтика…

Она слегка заколебалась, быстро зыркнула по сторонам.

— Да, о вас говорят, что вы человек рискованных решений… Но не безрассудных, надеюсь?

Я посмотрел, как шевелится у нее за краем выреза платья, понял, что соглашаться рискованно, может она согласиться, сделал вид, что подкрутил несуществующий ус, и сказал гордо:

— А что за жизнь, если без риска? Ну убьют, ну лишат титулов и отнимут имения… Но ведь зато!

Она отступила еще на шажок, покачала головой.

— Сэр Ричард, это вы, мужчины, такие рисковые существа, все можете поставить на карту, но мы, женщины, должны быть осторожными и благоразумными.

— Эх, — сказал я подчеркнуто горько, вот щас пойду и убьюсь о крепостную стену. — Что ж, я не отступлюсь! И что-то придумаю.

Она поощрительно улыбнулась, а я поклонился и, схватив недоумевающего Зайчика под уздцы, потащил его обратно в конюшню, устроил его получше, потом трусливо выглянул из двери, ушла или не ушла.

Фух, ушла, хорошо, но надо сматываться. Мишелла, как сказала герцогиня, — женщина настойчивая, а мне только ерунды в постели недостает. Один часок вот такой расхлябанности может стоить проигранного сражения.

Зигфрид бдит у двери моих покоев, я кивнул дружески и прошел к себе, где остановился посреди комнаты и осмотрелся, есть ли здесь мои вещи, которые стоит взять, или же я выше вещизма…

Далеко из лагеря донесся требовательный зов трубы, повелевающей начинать движение дальше на север.

Бобик внезапно остановился, шерсть поднялась дыбом, он воззрился в пустое пространство, глаза налились кровью.

Я быстро перешел на тепловое зрение. В голове зашумело, но я подавил короткий приступ головокружения, ибо в сером с красноватыми пятнами мире угрожающе быстро приближается отчетливый красный силуэт человека с оранжевой головой

— Стой, — сказал я. — Я знаю, кто ты.

Фигура остановилась, через мгновение незнакомец вышел из незримности, и я тоже поспешно вернулся к обычному зрению.

Чужак остановился, на нем плащ с накинутым на глаза капюшоном, но когда поднял голову, я увидел страшные красные глаза, неподвижные и нечеловеческие.

Он прохрипел сдавленным голосом:

— Ты и близко не подошел к пониманию, раб.

— Да ну?

— Взгляни, — сказал он приглашающе. — Взгляни и… умри.

Он вскинул над головой руки, между ладонями блеснула и затрепетала, усиливаясь, зловеще-синяя молния.

Однако я медлил, выжидая. Синяя молния разом померкла, а в его растопыренных руках мрачно заблистал синими искрами длинный меч.

Он раскрыл левую ладонь, отпуская лезвие меча, правая крепче перехватила рукоять и красиво подняла меч над головой вертикально, как мерцающую полосу синего света.

— Впечатляет, — произнес я, — только этот пустячок можно и без дешевых эффектов.

Он холодно прищурился.

— Как именно?

— Вот так, — ответил я. И вытянул руку, изготовив пальцы. Рукоять тяжелого меча возникла, как всегда, неожиданно, я едва удержал его на весу, но удержал, а острие замерло в дюйме от его груди. — Теперь поняло?

Он очень медленно опустил руку с мечом, но я требовательно коснулся самым кончиком впадины между ключицами, и он разжал пальцы.

Меч вывалился из ослабевших пальцев и звякнул о пол. Я повел бровью, он понял и послушно пнул ногой его в сторону.

— Теперь хрюкай, — велел я, — кто ты и почему здесь?

Он по-прежнему не двигался, глядя на меня устрашенными глазами, а я старался держаться с величавой небрежностью могучего мага, который прямо вот создает из воздуха волшебные мечи, а не просто переносит из одной комнаты в другую.

— Я всего лишь на побегушках, — произнес он совсем другим голосом. — Таких у чародея Саймона много.

— Это у Мунтвига главный? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Главный — Мирандель.

— Понятно, — сказал я. — Саймон один из помощников?

— Да…

— Сколько таких у Миранделя?

— Двенадцать.

— Почему не тринадцать? — пробормотал я. — Все-таки сатанисты… Ах да, для вас сатанисты — мы… Добро бьется с добром, и какое победит, то и добрее, а которое проиграет… станет в памяти потомков таким черным Злом, что сам дьявол рядом покажется белоснежным голубком. Ты должен был провести теракт? Или диверсию?

Судя по взгляду, он не понял, что это такое, лишь уловил суть вопроса и торопливо замотал головой.