Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рен указала на другой конец комнаты.
– Это что такое?
Под кроватью, почти скрытые низко нависшим одеялом, стояли пузырьки и баночки из-под фотопленки. С некоторых емкостей были сорваны этикетки, и на стекле оставались лишь неровные полосы белой бумаги.
Колин подбежал к Александру, а Джеймс уже опустился перед ним на колени и сжал его запястье, ища пульс.
Колин оторвал голову друга от пола, и с губ Александра сорвался тихий стон.
– Он жив, – сказал я, – он, наверное, просто…
– Заткнитесь на минуту, я не могу… – перебил меня Джеймс.
Филиппа появилась на пороге спальни.
– Что случилось?
Александр что-то пробормотал, и Колин склонился над ним, чтобы успокоить, а может, спрятать собственные слезы.
– Не знаю, – ответил я, – он, кажется, принял слишком большую дозу.
– На чем он сидел, кто-нибудь в курсе? – выкрикнула Филиппа.
Побледневший Джеймс приложил два пальца к горлу Александра и замер.
– Пульс у него очень неровный. Его нужно отправить в больницу.
– Ты серьезно? – спросила Мередит.
Он зло оглянулся через плечо.
– А похоже, что я шучу?
– Боже мой! – прохныкала Рен.
– Кто-нибудь, спуститесь вниз и вызовите скорую! – быстро и решительно приказал Джеймс. – И кто-нибудь, соберите это дерьмо.
Он указал на ряд пузырьков с оторванными этикетками. Колин, державший на коленях потную голову Александра, сглотнул.
– Ты не можешь послать вот это в больницу… Ты хочешь, чтобы его исключили?
– Ты б предпочел, чтобы он умер? – яростно спросил Джеймс.
На мгновение воцарилась гробовая тишина. Александр напрягся всем телом, сцепил зубы и застонал.
– Делайте, что он говорит, – велела Мередит. – Кто-нибудь, к телефону, живо! – Она присела на корточки и принялась собирать пузырьки, которые стояли под кроватью.
Александр снова застонал, его рука принялась шарить по полу. Колин тотчас схватил ее, качнувшись вперед. Рен забилась в угол и сидела там, поджав ноги. Она беззвучно плакала.
Мой желудок порывался выползти изо рта.
– Оливер, ты можешь… – начала Филиппа.
– Да, – ответил я. – Я пойду, а ты присмотри за Рен.
Я попятился, выскочил из комнаты и кубарем скатился вниз по лестнице, несмотря на то, что ноги мои онемели и стали неуклюжими.
Вцепившись в телефонную трубку, я набрал номер из трех цифр – вторично за четыре месяца.
– Девять-один-один, что у вас? – Это могла быть даже та же самая женщина, что и в прошлый раз.
– Я звоню из Замка на территории школы Деллехер, и нам нужна скорая, срочно!
– Какова причина вызова? – Она казалась такой бесстрастной и спокойной.
Я сдержал порыв заорать: «Срочно! Это что-нибудь вам говорит?»
– Передозировка какими-то лекарствами, – произнес я вслух. – Я не знаю. Пришлите сюда помощь, немедленно.
И я с силой швырнул трубку на рычаг: от кисти к плечу пробежала волна боли. Минуту я стоял, оцепенев, слушая тревожные, взволнованные голоса наверху. Я не мог вернуться туда, но я не мог оставаться и здесь, боясь своих друзей, себя, того дикого психоза, который заразил всех нас.
Я ринулся к холлу, не взяв ни пальто, ни шарфа, ни перчаток – ничего.
Выйдя наружу, я быстро зашагал по подъездной дорожке, гравий под подошвами хрустел, как крошечные льдинки. Добравшись до леса, я наконец-то ощутил твердую почву под ногами, хотя она и была погребена под грязным, пестрым одеялом из старого снега и сосновых иголок. Я побежал во весь опор. Мое сердце бешено колотилось, адреналин хлестал по венам, пульс грохотал и ревел в ушах, пока плотина в пазухах не дрогнула и из носа вновь не хлынула кровь. Я помчался к деревьям по тропинке, едва заметной под тонкой скорлупкой инея. Ветки и шипы рвали мое лицо и руки, но я едва ли чувствовал их: крошечные уколы боли терялись в суматохе и рычании паники. Я свернул с тропы и углубился в лес, не зная, смогу ли найти дорогу обратно. Я находился далеко от Замка и от всех остальных. Мне казалось, что мои сердце и легкие вот-вот разорвутся, я падал на четвереньки в ледяные листья и выл, уставившись на облака, пока в горле у меня не сломалось что-то.
Занятия во вторник утром больше походили на похороны. Нас было всего четверо: Джеймс, Мередит, Филиппа и я.
Александр еще не вернулся из клиники Бродуотера, хотя к тому моменту его состояние уже стабилизировалось (по крайней мере, так нам сказали).
Всех остальных в понедельник по одному забирали из аудитории на психиатрическую экспертизу. Врач, практикующий в Деллехере, и медик из Бродуотера по очереди задавали нам навязчивые вопросы о нашей жизни, отношениях друг с другом и о нашем коллективном (не очень-то хорошем) списке злоупотребления веществами. Каждому из нас вручили брошюру, посвященную наркотической зависимости, а затем сопроводили напутствием, что мы обязаны посетить семинар, где нам расскажут о вреде алкоголя. Помимо очевидных проблем, вызванных стрессом и истощением, и Джеймс, и Рен, судя по тому, что я подслушал в коридоре по пути в туалет, демонстрировали симптомы посттравматического расстройства. Рен взяла лишний выходной, но, когда я предложил Джеймсу сделать то же самое, он просто сказал: «Ты не можешь не пускать меня на занятия. Если я целый день буду заперт в Замке, я чокнусь». Я не стал с этим спорить, но, конечно, дела у него обстояли немногим лучше, чем у остальных.
– Вряд ли кто-то из вас сегодня готов к новой теме. Кроме того, я вижу, что не все из вас присутствуют, поэтому мы отложим лекцию до завтра, – сказала Гвендолин, когда мы уселись на подушках на полу в ее «Пятой студии».
Она решила проработать с нами проблемные сцены из «Лира», которые из экономии времени нельзя было тщательно разобрать на прогоне.
Полчаса мы с Джеймсом наблюдали, как Гвендолин впивалась когтями в Мередит и Филиппу, ища искры настоящего соперничества между ними и их самыми близкими кровными родственниками, чтобы раздуть пламя для предстоящей постановки. Задача была сложной: Мередит едва знала собственных братьев, а Филиппа заявила, что у нее вообще нет ни братьев, ни сестер (я до сих пор гадаю, так ли это).
Гвендолин вывела меня из ступора, осведомившись у меня о наличии оных – вопрос, который я никогда не любил.
Она прекратила меня терзать, к счастью, не вырвав признание о том, кто теперь новый смотритель Замка, и милосердно двинулась дальше. Гвендолин вернулась к девочкам, и те впали в отчаяние. Наконец она дала нам пятиминутный перерыв, чтобы мы выпили воды, и велела Джеймсу с Мередит подготовиться ко второй сцене четвертого акта.
После того, как мы отдышались, Гвендолин опять принялась за свое и начала критиковать Мередит и Джеймса за их вялую игру на прошлой неделе.