– Шо там у Одэси трапылося? Бо ни жодной электрички немае з Одэсы.

Мы рассказали. У миловидной женщины рискнули и купили большие пирожки с капустой, яблоками и картошкой, здесь же сняли пробу и разохотились еще. Пирожки напомнили мне о первом курсе института, о девчатах, с которыми я училась в сельхозе. Три девочки, с которыми я играла в одной волейбольной команде, были как раз родом отсюда, и в понедельник, возвращаясь из дома, они угощали меня такими же большими печеными пирожками. И летит же время! Десять годков уже минуло, как судьба раскидала нас по разным городам и весям. Как, интересно, сложилась их судьба? Живут ли они еще в своей Раздельной или тоже за счастьем куда-нибудь упорхнули из родительского гнезда.

Наш поезд как будто бы обрадовался, что вырвался на свободу, и на всех парах рванул вперед, догоняя упущенное время. Коньячок свалил мою попутчицу, она мерно, словно метроном, похрапывала во сне, а я смотрела на верхний край рамы окна, в которой проносились одинокие столбы с покачивающимися от ветра тусклыми фонарями. В слегка пьяненькой башке крутилось: Филадельфия, Филадельфия… Я несколько раз слышала дома об этом городе, но не придавала этому значения. Вспомнила! Лилька Гуревич, моя школьная подружка, эмигрировавшая в Австралию, при прощании ляпнула, что обещала моей бабке обязательно узнать что-то про Филадельфию.

Мне тогда было не до Лильки и не до Филадельфии, я в первый раз по-настоящему в свои двадцать пять столкнулась с мужской подлостью и предательством. И хотя спрятала эту боль, как кощей бессмертный свою стрелу, но и оттуда, из души, она при случае проявлялась. Теперь пусть все-все останется там навсегда. Но ведь что-то еще было связано с этим городом. Да-да. Елки-палки, это объявление в газете «Знамя коммунизма», что Инюрколлегия разыскивает оставшихся в Одессе родственников. Сестра прочитала первой, потом позвала бабку и громко ей зачитала, почему-то смеясь при этом. Бабка, как фурия, выхватила у нее газету и закрылась на кухне. Мама выскочила из спальни и набросилась на Алку.

– Ты что, совсем мозгами тронулась?

Я была в ванной и, когда вышла и спросила, в чем дело, что за шум, а драки нету, никто не проронил ни слова. Алка молча раскладывала свой пасьянс, мама турнула ногой ни в чем не повинную Капку, а бабка, всхлипывая, сидела на кухне в потемках, шурша газетой.

Я запомнила дату и потом отыскала этот номер в библиотеке. Объявление, как объявление, обычное; люди разбросаны по всему миру, многих разлучила революция, эти проклятые войны, плен, и, естественно, что они разыскивают друг друга. Меня, наверное, теперь тоже будут искать. Куда исчезла? Вчера еще была в городе, а сегодня не можем нигде найти. В конторе уклончиво отвечают: на работе нет и неизвестно, когда будет, и вообще, из Одессы, может, умоталась. Конечно, это не чеховские «Три сестры», нас с Алкой две, но как мне близок сегодня страстный порыв Ирины: в Москву, в Москву… Только вот небо в алмазах мне никто не обещал.

Все это так, но почему эти несколько газетных строк так взбудоражили тогда мою милую семейку, что они мгновенно заткнулись, завидев меня. Что бабка столь тщательно скрывает? Что за тайна, покрытая мраком? А эта жаркая ссора бабушки с мамой, хорошо еще, что не вцепились друг другу в волосы? После нее ситуация для меня стала проясняться, хотя, возможно, еще не до конца. Любопытство раздирало. Интересно, а если бы бабка уплыла на том пароходе, а не сбежала с него с ребенком, как кричала мама. Похоже, это правда. Мы бы с Алкой родились в Америке или нас вообще могло не быть на белом свете. Ерунда какая-то.

Попутчица своим сладким храпом призывала и меня хорошенько выспаться, а то завтра в Москве буду похожа на всех чертей. Все забыть, эту семейную перепалку; тебя, дорогая Оля, ждут куда более важные дела, чем копаться в биографии мифических для меня родичей.

Поезд резко затормозил и остановился на какой-то станции. Из-за темени я не могла прочитать ее название. Выглянула в тамбур – на платформе ни одного фонаря. Какой-то парень с рюкзаком бежал в конец состава, вся его куртка была в снегу. В вагонах начали прилично топить. Но, как ни старались машинисты нагнать время в пути, ничего не получилось. Невезуха. Тогда на четыре часа наш самолет задержали, сейчас на столько же опаздываем. Чем ближе подъезжали к столице, тем больше крепчал мороз и выше становились сугробы. Прибежал бригадир, порадовал: в Москве минус двадцать пять. Но и в Одессе не слаще. Наши тетки проводницы каждые полчаса информировали: город замерзает, температура за двадцать ниже нуля, нет света, нет отопления, нет воды. Чудо, что мы вырвались, как назад поедем, не знает никто, еще до Киева или Раздельной как-нибудь доберемся, а дальше?.. Сердце екнуло: как там мои, хорошо, что я забила им холодильник. Позвоню Диме из Москвы, напомню про его обещание.

Поезд медленно вползал под крышу Киевского вокзала; я впервые увидела его изнутри с этим гигантским прозрачным куполом, ведь до этого только летала в Москву. Пристально вглядывалась в окно со страстным желанием скорее увидеть своего любимого, но Миши не было видно среди встречающих. Моя попутчица мялась, она давно бы уже вышла, но ей очень уж хотелось посмотреть на моего жениха.

И вдруг я увидела его… О, боже, кто это или что? Раздайся, море – говно плывет. Плыл в дупель пьяный мужичонка, весь расхристанный, в какой-то заячьей облезшей шапке, в черном овчинном тулупчике. Размахивая руками, он, покачиваясь, неторопливо приближался к нашему вагону, матерясь своей красной рожей так, что, наверное, было слышно на привокзальной площади. Я увидела, как бледнеет лицо моей попутчицы. Заикаясь, она спросила: «Ольга Иосифовна, это он?»

Я залилась краской, не знала, что ответить. Слезы душили меня, так бы и врезала ему сейчас по его поганой харе. Хуже своего дружка Дракоши.

– Япона мать, что ваша гребаная Одесса вытворяет? – кого угодно могло покоробить это приветственное обращение московского джентльмена к прибывшим одесским дамам. – А где Лешка? Ты Лешку видела? Куда он, сука, подевался?

– Ольга Иосифовна, у меня номер в гостинице «Россия» зарезервирован, приглашаю вас, – предложила юрисконсульт, отстраняя меня от двери. – Сдадим ваши чемоданы в камеру хранения и поедем. Три остановки на метро. Вечерком по Красной площади погуляем, по их Бродвею пройдемся. Может, в кафешке посидим. А завтра будете с этим товарищем разбираться, если, конечно, захотите. Сегодня он, кажется, невменяем.

Это был конец, но это был мой конец, и я пройду его до самого финиша.

– Что вы еще раздумываете, Ольга Иосифовна, и так все ясно.

Видя, что я стою в нерешительности, она еще что-то говорила, но я ничего не слышала. В голове стучало: как можно бросить близкого мне человека в таком состоянии? Я ведь знаю его другим.

А сама что, лучше была после той свадьбы на Ближних мельницах. На карачках унитаз всю ночь обнимала.

– Ну, как хотите, – сердито процедила моя попутчица сквозь зубы, – я в гостинице три дня. Надумаете – жду. Желаю счастья!

Если честно, я даже обрадовалась, что она ушла, но представила, в каких красках будет через несколько дней гулять этот «сказ о казаке Мише» по Одессе. Я была в полном ступоре; жених плелся за мной, еле переставляя ноги, с трудом волоча в обеих руках неподъемные чемоданы, и продолжал материться и пытать меня, где Леша. Сдохнуть бы на месте, я понятия не имею, кто такой этот загадочный Леша.