Так и сидел Майрон Синда в своём кресле, коронованный живой короной, курящий трубку и думающий о том, кто такие эти «все», кто говорит его ученику одно и то же?

* * *

Порой, когда в сердце отрока бушует ураган, а в доме раздал, он думает о побеге. Глупые эти мысли к каждому ребёнку приходят в голову, но лишь по-настоящему несчастные хранят их долго и даже воплощают. Когда ураган разбушевался в сердце Оби, он думал не о том, как бы сбежать, а о том, как бы остаться. Страх перемен был властен над ним, как и надо всеми иными.

Покинув усадьбу, Обадайя помчался в царство безлюдного леса, которое так любил. Внутренний огонь грозил сжечь, если он остановится, гнал беглеца по рощам и скалам, вдоль морского берега, на холмы и с холмов. Разные существа: простые звери, дикие духи, волшебные твари Ладосара попадались ему на глаза, но поспешно скрывались. Мальчик двигался, пока пламя не ослабло, пока не остыла кровь в венах и не высохли слёзы. Усталость настигла подле ручья в лесу, и там же нагнали мысли, от которых он силился сбежать.

Напившись, он побрёл вдоль потока, слушая журчание, следя за лучами предзакатного солнца, косо бившими сквозь листву. Тяжёлые думы совсем одолели Оби и опустили его на корточки подле воды. Обняв колени, беглец сидел так в сумерках. Обрывки молитв перемежались вопросами к миру, которые просто нельзя было держать в себе:

— Почему я? Почему? Почему не другой? Я недостоин, я нечист! Почему я, Господи?

— Это вопрос риторики, или ты действительно ждёшь, что Он тебе ответит?

Заслышав незнакомый голос, Обадайя вскочил и выбросил в ладонь волшебную палочку. Держа её перед собой, он медленно, не смыкая век, повернулся вокруг собственной оси. В промежутках между деревьями виднелись одни и те же поздние сумерки, но от острого взгляда не укрылось, что в одном из промежутков царила совершенно ночная тьма. С той стороны тянуло неестественным жаром и запахом сульфура.

— Именем Джассара приказываю тебе проявить себя! — твёрдым голосом потребовал юноша.

Золотые листики и жёлудь на конце палочки засветились.

— Попробуй приказать Его именем, юноша, — посоветовал голос с насмешкой.

— Именем Господа-Кузнеца…

— Повинуюсь.

В сгущённом мраке родился синий огонь. Он висел высоко над землёй без зримой опоры пока ветер не взметнул кусочки грязи, сухие ветки, листья, прочий сор. Из всего этого образовалась массивная фигура с горящей головой.

— Я знаю, кто ты, — сказал юноша побелевшими губами.

— А мне известно кто ты, — улыбнулся князь Пекла.

— Учитель рассказывал…

— О нашем знакомстве? Не сомневаюсь.

Агларемнон был очень высок и широк в плечах, правильные черты лица заставляли верить, что некогда он обитал среди ангелов Господних. Пока не пал вместе с другими предателями. Падение то оставило на бывшем небожителе заметный след, — голова была разбита, лишилась верхней части; из пустого черепа поднималось синее пламя, игравшее на острых краях скола, блестевших как оплавленное стекло. Свою зримую форму падший облачил в старинные одежды, — чёрный хитон и гиматий; губы едва заметно улыбались, а веки были сомкнуты.

— Здесь нет поживы для тебя! Изыди именем…

— Я в своём праве! — Агларемнон поднял раскрытую ладонь в упреждающем жесте, его пальцы были черны, словно обуглились. — Ибо наступила пора сомнений, терзаний душевных. Когда как не в такие мгновения к смертным должен являться посланник Пекла, верно, о избранный?

Красивые густые брови изогнулись, показывая гнев юноши и скрывая его внутренний страх.

— Тебе нечем меня искусить! Изыди именем…

— Ах, оставь! — Агларемнон заложил обе руки за спину и с любопытством посмотрел на человека сквозь сомкнутые веки. — Такую светлую душу воистину ничем не пронять, даже будь в том моя цель. А она не такова. Я просто был рядом, смотрел, какой ход твой учитель делал на моей доске для раджамауты, а уходя, услышал твои вопрошания. Так ты ждёшь, что Он ответит тебе? Не жди. Он не ответил.

— Я говорил не с тобой, отродье Пекла!

— И я уйду, раз нежеланен. Но прежде посочувствую тебе, о избранный. Как сочувствовал тому, другому, который тоже был избран. Как слушал его стенания, видел его слёзы. Ему, как и тебе явился ангел, принесший весть. Тот, чьё Имя я не могу больше называть, возложил на твои плечи миссию. Тяжёлую, непосильную, ломающую мечтания и наделяющую великой ответственностью. Я сочувствую тебе.

Князь Пекла, ссутулившись ещё заметнее, отвернулся и медленно поплыл в темноту, из которой вышел. Но вдруг остановился.

— Смертные говорят так: послушай, что скажет нечистый и сделай наоборот. Но сегодня эта поговорка не позволит тебе отвести душу, ибо я советую, о избранный: откажись. Живи свою жизнь сам, оставайся в этом краю, что так дорог сердцу. Не дай Ему отправить тебя на костёр, одного жертвенного агнца было достаточно. Живи радуйся жизни.

Фигура распалась грязью, из которой состояла, а синее пламя погасло во мраке.

* * *

Юноша быстро и глубоко вдохнул, открывая глаза.

Он сидел на корточках возле бегущей ленты ручья, положив подбородок на колени и обхватив голени руками. Перед внутренним взором стояло воспоминание о нечестивом явлении. Оно не пыталось ускользнуть как сон по утру, не пыталось раствориться в потоке мыслей, но Обадайя и под угрозой смерти не смог бы понять, было то во сне или наяву?

Тьма опустилась на лес, как опускалась сотни тысяч раз до того, равнодушная и молчаливая. Мальчик понял, что надо идти обратно, извиниться, возможно, рассказать учителю о привидевшемся. Правда, при мысли о том, как придётся смотреть Майрону в лицо, стыд сковывал его движения и наливал уши горячей кровью.

Оби создал целую стайку светящихся мотыльков и собирался уже двинуться к усадьбе, когда вдруг услышал шум. Палочка вытянулась из предплечья в ладонь, готовая встретить угрозу. Звуки стали чётче, что-то мяукало и хлопало, будто… билось о стволы деревьев. Внезапно Лаухальганда вылетел к дорожке, отскочил от нескольких берёз и едва не попал отроку в лицо. Тому хватило ловкости поймать живой снаряд.

— Мря-я-я! — радостно воскликнул ушастый мячик.

— Опять гуляешь по ночам? Учитель запрещал тебе сотню раз!

— Фряу-фря! Мря!

— А в первый раз! И вообще уже иду домой… Мурчалка!

Огромная рысь опасливо вышла к свету. Мальчик обнял подругу, которая уж давно сбросила зимний мех, стала тоньше, изящнее, сама красота с шершавым языком и ушами-кисточками. Большая и тёплая кошка, делавшая даже самые тёмные ночи уютными.

— Думаю, мы можем погулять ещё немного…

— Фря! Ф-ф-фря!

— Я знаю, — быстро ответил Оби, — но ведь… я впервые… я впервые ослушался… Не думаю, что смогу когда-либо повторить это. Наверное, стоит извлечь всю пользу?