— Просто отмечаю, какого я о вас высокого мнения. Этот стиль владения клинками вы почерпнули у погребальщиков, не так ли? Школа Дракона. Они, правда, предпочитают пару длинных мечей, а вы разменяли их на три коротких, но мне не кажется, что это был плохой выбор.

— Сражайся!

— Мне очень не хочется. Особенно потому, что исход схватки предопределён в мою пользу.

— Пустая бравада…

— Воля бога. Вы видите будущее на секунду вперёд, а мне Элрог показал его ещё девятнадцать лет назад.

Бритоголовый что-то бросил под ноги и вокруг с хлопком образовалось облако густого дыма.

— Я подумал, — раздалось совсем близко, — что, если в следующее мгновение будет также дымно, как во мгновение нынешнее, польза от волшебного ока иссякнет, ведь оба они станут видеть одно и тоже, — ничего.

Кельвин совершил выпад на звук, но сталь разрезала только дым, а в живот врезался кулак.

— Мне очень жаль, — раздалось справа.

Пустой выпад мечом; удар кулаком в левый бок. Кельвин ощутил во рту привкус крови, попытался достать подлеца выпадом влево, но тот уж испарился.

— Это нечестно, знаю, — послышалось сочувственно слева.

Пустой выпад влево; удар кулаком пришёлся в правый бок, почка запульсировала мучительной болью. Наёмник понял, что нужно было выбираться из слепого пятна, закрутился волчком острой стали, смещаясь в сторону склада, но стоило дыму чуть рассеяться, как под ногами что-то хлопнуло и слепота вернулась. Удары продолжали сыпаться с самых неожиданных направлений, тяжёлые кулаки сотрясали корпус, бёдра, плечи, и всё время царила тишина, ни звука шагов, ни дыхания, казалось, что Кельвина бил сам дым, из которого тот никак не мог вырваться. Наконец подлый пинок в колено сбил его с ног, на спину навалилась тяжесть чужого тела, рука оказалась заломлена.

— Но иначе мне было вас не победить. Вы сдаётесь?

— Ещё не кончено! Я встану и накормлю тебя твоими зубами, старик!

И Кельвин стал подниматься, опираясь на свободную руку; ни тяжесть, ни усталость, ни боль в вывернутой до предела конечности не могли укротить его ярость. Но тут Хиас произнёс тихо:

— И всё это для того только, чтобы поставить хрупкую девушку перед фактом, не дать ей и тени надежды, подкрепить свой слабый дух.

Из наёмника ушла вся сила и он лёг безвольно, даже гнев уступил стыду и тоске.

Тяжесть Хиаса исчезла, а на землю перед лицом Кельвина была положена турмалиновая пуговица. Не сказав больше и слова, звездолобый ушёл в ночной город. Человек с востока не допускал сомнений, что проигравший поступит сообразно исходу противостояния. И он не ошибся.

Мучимый болью и ущемлённой гордостью, Кельвин Сирли вскоре похромал назад, к молельному дому. Под доспехами его тело превратилось в один сплошной синяк, но хитрый противник аккуратно избегал бить по лицу. Представляя разговор, который ждал впереди, одноглазый радовался, что не придётся врать о разбитых губах или свёрнутом набок носе.

Молельный дом к тому позднему часу оказался пуст, но ещё открыт. Несколько бритоголовых тщательно подметали и мыли полы, досыпали уголь в центр залы, тёрли и скребли убранство стен. Эти люди не говорили на шахмери, плохо знали вестерлингву, но зато прекрасно владели хассуном, на котором Кельвин мог связать несколько слов. В ответ на его вопросы, они растолковали, что святая мать покинула то место и перешла в дом, арендованный общиной для её проживания. Один из уборщиков любезно предложил проводить и, благо, идти пришлось недалеко.

Выше по улице, под самой средней стеной, находился дом, ничем не отличимый от многих соседских: угловатый, правильных форм, сложенный из каменных блоков, с плоской крышей. За калиткой находился просторный двор, а при крыльце несли караул две Змейки из свиты Самшит. Войдя в здание, одноглазый увидел остальных, разлегшихся на мягких кушетках в нескольких комнатах, разделённых занавесями; правивших доспехи, переодевавшихся, омывавшихся, отдыхавших. Появление мужчины не смутило ветеранов, они только неспешно задёрнули занавеси.

— Вниз, — сказала Нтанда, — ступай вниз, наёмник.

«Гномы, вот уж придумщики, — думал Кельвин, ища лестницу».

По мнению горных карлов, коли жилой дом стоял под открытым небом, то над землёй должен был выситься единственный этаж, зато под землёй они копали и вытёсывали второй, а если дом был зажиточный, — то и третий, и четвёртый. Чем глубже под землю, тем богаче обустраивались хоромы.

В том доме было выкопано два подземных этажа, один другого краше, на каждом царило тепло, всюду разливался свет подземных кристаллов, и вода текла в стенных трубах. Равнинники считали гномов суровыми воинами гор и были отчасти правы, однако суровые воины гор имели весьма хорошее понимание о домашнем уюте и всяких благах.

— Я хотел бы побеседовать с госпожой, — сказал Кельвин, встав перед большой дверью, которую стерегли Пламерожденные, — если она ещё не спит.

Н’фирия кивком отправила одного из подчинённых в покои, а сама пристально осмотрела наёмника.

— По тебе что кротовол прошёлся?

— Не понимаю, о чём ты говоришь.

— Дыхание с присвистом, будто рёбра не в порядке, хромоту до конца спрятать не смог, двигаешься скованно.

— Много будешь знать, — наживёшь седин.

— Я уже везде седая, сколько, думаешь, мне лет? Сто? Молодость давно прошла…

Вернулся телохранитель.

— Госпожа ожидает.

Кельвин чуть помедлил.

— Где Маргу?

— Эта тварь твой друг или мой? — хмыкнула старшая из Пламерожденных.

— Он никому не друг.

За дверью, оказались красивые помещения со стенами, обтянутыми тёмно-красным сукном, с мебелью редких пород, покрытой традиционным гномьим орнаментом; множество украшений притягивали взгляд: статуэтки, хрустальных вазы, золотые блюда с недешёвыми в горах фруктами; на стенах висели панно и дорогие зеркала, а световые кристаллы крепились в держателях, сработанных в виде драконов из полудрагоценного камня.

Верховная мать успела закончить омовение в ванной комнате, она отдыхала, размышляя, что неплохо было бы принести в Анх-Амаратх что-то вроде этого гномьего… водопривода? Даже не понимаешь, сколь драгоценна горячая вода, проистекающая из стены, пока не пристрастишься к этому чуду.

— Кельвин! — Она улыбнулась лучисто и поднялась с коротконогой кушетки. — Рада вас видеть! — На её щеках проступил румянец. — Вы были на службе? Невероятно! Брат Хиас занимался мессианством все эти годы, собрал вокруг себя такое число новых верующих! Клянусь, невзирая на усталость, чувствую себя окрылённой!

Он грустно усмехнулся.

— Тем тяжелее мне будет омрачать ваш светлый настрой.

— Кельвин?

— Я хотел бы кое-что вам объяснить, госпожа моя.