ставить, потому что одним из главных её героев был Данко. Ни юные актёры, ни зрители не поняли бы, о ком и о чём речь. Вскоре после этого была у меня встреча с читателями, собрались ребята лет двенадцати-тринадцати, человек тридцать. Я попросил поднять руки тем, кому знакомо имя горьковского Данко. Поднялась лишь одна рука… И сколько, подумалось вдруг, увидел бы рук, окажись тут взрослая аудитория? Зачем и для кого взялся я писать эту сказку о заветах? Кому-то вдруг захочется прочитать или перечитать прелестные сказки Горького, ту же «Старуху Изергиль»? Если бы…

Первое свидание

Попалось на глаза, перечитал несколько стихотворений из «Первого свидания» Андрея Белого. С неменьшим удовольствием. Проникся вдруг. Первое свидание… Какие всё-таки два сердечных, сказал бы даже заветных слова, особенно когда лет уже с той поры набежало удручающе много, а скудеющая память всё хранит его в своих закоулках с непостижимой ясностью. Каким бы оно ни было, чем бы ни завершилось. Помнится оно и мне, да и забудется такое разве? Учился тогда в девятом классе, событием было грандиозным, потому как варианты, что захочет Нина, в которую влюблена едва ли не половина наших ребят, встретиться со мной, заикой, самым маленьким в классе, вообще исключались. Опыт общения с девочками у всех нас мизерный был – когда объединили мужские и женские школы, мы уже в восьмом учились. И вот он, счастливый случай. Шёл я мимо парка, стояла она возле афиши нового фильма «Карнавальная ночь». С этого моё везение и началось: Нина, вдруг, не в школе, одна, рядом никого, запросто можно подойти, заговорить, повод искать не нужно, на колкость какую-нибудь, а то и насмешку не нарваться. И подошёл я, спросил, смотрела ли она его. Ответила, что не смогла, пыталась, но очереди непомерные, все билеты чуть ли на неделю вперёд проданы. А я возьми и ляпни, что могу достать, как раз собираюсь. Даже два. Если хочет она, могли бы сходить. Немного помедлив, спросила, могу ли на воскресенье днём. Заверил её, что не проблема. Было это, не забыл, в пятницу, потому что полтора дня оставалось. Донельзя хотелось мне, раз уж так фартило, проводить её, куда шла, собирался с духом предложить это, но она сразу же развеяла все мои поползновения: хлопнув по плечу, сказала «ладно, давай» – и спиной ко мне. Глядел ей вслед, порывался, было мне в ту же сторону, но счёл за лучшее не испытывать дальше судьбу, уже достигнутого хватало с лихвой. И так хорошо стало, словами не передать. И меньше всего заботило, где и как сумею достать билеты, к тому же на воскресенье днём. Но знал, что или умереть должен, или сотворить это, иного не дано.

Наверняка нынешним ровесникам тех моих лет трудно постичь в чём, собственно, была проблема. Даже каким-то недоумком и недотёпой покажусь им: делов-то, в кино с одноклассницей сходить, есть от чего балдеть, не пацанёнок ведь уже, в девятом всё-таки классе. Лишь соболезнования могу им выразить. Не понять им, бедолагам, сколько утратили, какой это было радостью – сходить с нравящейся девчонкой в кино, сидеть там рядом с ней в темноте и, если позволит, за руку подержать. Но это так, лирическое отступление, к слову пришлось.

Вскоре, однако, протрезвел я, спустился на землю. Точней, никуда не спускался, а зашёл в парк, вблизи которого это эпохальное событие происходило, посидел на скамейке, отдышался. Кинотеатр, куда приглашала афиша, в этом же парке и находился. Потом, с умом на раскоряку, поспешил к нему, но, издали ещё, сильно заскучал. Увидел хвост очереди, тянувшейся от касс, – лишь на улице не меньше двух десятков человек, да сколько ещё внутри.

Вернусь на минутку к воображаемым ровесникам, не поверите, но было время, когда, чтобы побывать в кино, приходилось порой томиться в таких длиннющих очередях, охотиться за билетами.

Побродив недолго по хилым тропинкам своих возможностей, удостоверился я, что есть у меня единственный шанс заполучить вожделенные билеты, и если не сбудется он, теряла дальнейшая жизнь всякую ценность и надобность. Это не говоря уже о том, что предстояло ещё раздобыть деньги на билеты, сумма для меня, да и для мамы тоже, неслабая, безотцовщина ведь, жили голодно.

И пошёл я к дяде Коле. Дядя Коля был, наверное, самым известным в городе человеком. Герой Советского Союза. Ещё и писатель, книгу о войне написал. Я гордился своим знакомством с ним. Не раз доводилось бывать у него дома. Лет пять перед тем в пионерском лагере подружился я с его сыном, тоже Колей. Продолжилась эта дружба и потом, сблизила нас тяга к сочинительству и рисованию. Вот фамилию точно сейчас не припомню: что-то вроде Лаврущенко или Лавроненко. Дяде Коле нравилась наша дружба, привечал он меня. А работал он начальником, не уверен, что тогда это тоже так называлось, общества «Знание». Я там с Колей по каким-то надобностям пару раз побывал. Пришёл туда, опять везение, встретил дядю Колю в коридоре. Заподозрил он, вероятно, взглянув на меня, что случилось что-то, повёл в свой кабинет. Усадил, спросил, зачем пожаловал. И я, заикаясь сильней обычного, без каких-либо предисловий сказал ему, что мне очень-очень нужны два таких билета. Он пошевелил бровями, наверняка дивясь, что пришёл я сюда за этим, спросил:

– С Колькой моим, что ли, надумали?

– Не с Колькой, – ответил я, отведя в сторону взгляд.

– Ясненько, – ухмыльнулся он. – Два, значит, без Кольки. А что, такие с билетами проблемы?

– Все билеты чуть ли не на неделю вперёд проданы, – повторил я Нинины слова.

– Очень-очень, говоришь?

– Очень-очень, – шмыгнул носом.

– Ну, если очень-очень, попробуем.

Снял телефонную трубку, кому-то позвонил, сказал, что возникла надобность в двух таких билетах. Несколько минут, иронично поглядывая на меня, дожидался ответа, услышал, хмыкнул, затем спросил у меня, обязательно ли днём в воскресенье. Я обречённо кивнул, он пояснил собеседнику это, вздохнул:

– Неужели никак? Очень-очень, понимаешь, нужно. – Снова послушал, вернул трубку на рычаг. И мне: – Извини, дружочек, не выручу.

– А нельзя ещё… кому-нибудь… – цепляясь за соломинку, выдавил я из себя, явственно ощущая, как раскаляются щёки.

– Увы, – сочувственно цокнул он языком. – Там, знаешь, такой человек, если уж он не может, значит, никому в городе не под силу…

Всю дорогу до дома брёл я в настроении самом пакостном. Пусть бы, как мама любила говорить, больше горя у меня не было, но и этого хватило, чтобы черно на душе сделалось. И не в том лишь горе, что не