Только что Сайлас испытал настоящее потрясение. Ему казалось, что он прочитал все отцовские дневники, но оказалось, что одну страницу он каким-то образом пропустил. И вот теперь, прочитав наконец последний отрывок, он перечитывал его снова.

Впервые узнав о том, что отец, оказывается, читал Библию, Сайлас был искренне удивлен, но эта запись в дневнике буквально ошеломила его. Несколько секунд он боролся с острой болью, пронзившей сердце. Почему отец держал все это при себе? Почему ни разу не поговорил с Сайласом по душам? Почему они вообще никогда не обсуждали темы, имеющие столь большое значение для жизни каждого из них?

Запись была озаглавлена просто: «Договор», и Сайлас сразу обратил внимание на то, что написана она не маленькими, похожими на паучков буквами, которыми отец обычно писал, находясь под воздействием наркотика. Здесь буквы были большими и округлыми, а сам текст — написан на фарси.

Итак, либо Бог дал обещание, а потом нарушил его, либо никакого обещания не было вовсе. Как бы то ни было, ясно одно: Договор между Ним и нами, вокруг которого было столько шума, не имел силы. Вероятнее всего, это вообще была фантазия разгоряченного ума, пожелавшего объединить разобщенное и вечно спорящее племя.

После этого абзаца на странице следовало пустое место, когда же запись возобновилась, цвет чернил был уже немного другим.

Если верить Книге, суть сделки весьма проста: евреи подчиняются всем правилам, которые устанавливает Бог, а он защищает свой народ. Значит, либо евреи нарушили целую кучу установленных Богом правил, либо он не сдержал обещания, поскольку не захотел сокрушить ни ассирийцев, ни вавилонян, ни римлян. Наоборот, это они колотили евреев и разоряли их земли, это они покорили «избранный» народ. Может, потому, что этот народ вовсе и не был избранным. Может, из-за того, что не было никакого договора. Может, потому, что сказочники из пустыни прибегли к мистификации, дабы объединить народ под властью священников, объявивших о том, что они знают короткую дорогу к Богу. Нужно было лишь встретиться с этими «святыми людьми», чтобы понять одну из двух вещей: либо они — заурядные шарлатаны, либо Всевышний — просто дурак, коли позволил этим типам вещать от своего имени. И тот и другой вывод означал бы катастрофу.

Я никогда не скрывал, что являюсь евреем. Но я не такой еврей, как вы. Я не «договорной» еврей и не считаю, что мы занимаем какое-то особое место рядом с Господом. Разве это возможно без того, чтобы не исключить всех остальных? Если мы — избранные, значит, они — нет. Разве может остаться невознагражденной безграничная, всепобеждающая доброта Лили только потому, что она произносит не те молитвы, или произносит их не в том порядке, или кланяется не в том направлении, или не кланяется вообще? Сама жизнь Лили является актом божественного раскаяния. Может ли Господь не вознаградить ее за это? А если да, то почему? Потому что она не входит в число избранных? Идиотизм! Я верю в то, что Бог есть. Но при этом я уверен, что наша святость — здесь, наша богоизбранность — в нас самих. Я не верю в то, что Он заслуживает почитания. Я считаю, что, наоборот, мы живем, чтобы сражаться с высокомерной властью Его самого и Его наместников на этой земле. А Его капризная, грубая власть является врагом человека и всего, что делает человек. «Мы — теннисные мячики Бога». Ладно, ударьте по мне, и я ударю в ответ. Мы живем и процветаем, мы работаем, а когда больше не в силах работать, мы возвращаемся в землю, к могучему духу, живущему там. В противоположность эксцентричной, причудливой власти пустынного Бога, дух земли — вот наш неиссякаемый источник. Стоит понять это, и все становится просто. Смехотворно просто. Все — едино, и каждый из нас — часть целого.

Сайлас закрыл дневник. Его спутники уже давно засыпали костер песком и улеглись спать. Сайласа окутала голубоватая тьма и непроницаемая тишина. Он вытянулся на боку, прижавшись спиной к Бивню. К глубокому синему куполу неба был пришпилен молодой месяц, висевший низко над горизонтом. Засыпая, он ощутил чье-то присутствие, но не услышал бесшумную поступь огромных лап по песку и не пошевелился, когда пустынный лев осторожно обнюхал его ухо.

* * *

Два месяца спустя, держа на плече завернутый в ковер Бивень Нарвала, но шагая уже без всякого труда, Сайлас вошел в великий город, где родился его отец, — Багдад.

Глава пятьдесят пятая РОДОВОЙ ДОМ ДЛЯ СВЯЩЕННОЙ РЕЛИКВИИ

Сайлас неподвижно сидел на скамейке напротив самой большой в Багдаде синагоги. Свет холодного зимнего солнца четко, как кислота на меди, вычертил на фоне неба абрис здания. Сайлас терпеливо ждал. Этому умению его научило долгое путешествие. Он похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли рекомендательное письмо, полученное от раввина маленькой синагоги, которую он построил в своем саду.

Закончилось утреннее моление. Большие двери старого здания со скрипом отворились, и оттуда стали выходить мужчины в черных шапочках. Они переговаривались, убирали в синие шелковые мешочки молитвенники и талесы — молельные шали — и проходили мимо странно одетого мужчины на скамейке, даже не глядя на него.

Это вполне устраивало Сайласа. Ему нужны были не они, а главный раввин. Именно ради этого он пересек реки и горы, пустыню и пыльную степь, не расставаясь с двумя вещами, которые теперь приобрели для него священный смысл, — Бивнем Нарвала и отцовскими дневниками. Он покинул Шанхай весной, а сейчас уже была на исходе зима. Он защищал Бивень от воров и разбойников, от любопытных и просто опасных личностей. Он спал на нем и рядом с ним, крепко обнимая его во сне. За все эти десять долгих месяцев он ни на секунду не выпускал его из поля зрения. Он похудел, стал гораздо сильнее и узнал о мире, лежащем за пределами излучины реки больше, чем когда-либо надеялся узнать.

Дверь синагоги снова медленно отворилась, на крыльцо вышел пожилой мужчина, согбенный годами, и повернулся, чтобы закрыть за собой дверь. Сайлас взошел по ступеням, держа под мышкой ковер.

— Равви все еще в синагоге? — обратился он к мужчине на фарси.

Тот уставился на него во все глаза.

— Скажите это еще раз.

Сайлас повторил вопрос, и мужчина засмеялся глубоким, из живота, смехом.

— В чем дело? — спросил Сайлас.

— Вы всегда так говорите? Я не слышал такого фарси с тех пор, как умер мой прадед.

— Простите, но другого фарси я не знаю.

— Он там. Вы его легко найдете. — Мужчина указал внутрь синагоги и уже собрался уходить, но потом снова повернулся к Сайласу и попросил: — Не могли бы вы сказать что-нибудь еще? Мне никто не поверит, когда я расскажу о том, что слышал сегодня.

Через пять минут Сайлас стоял в кабинете раввина, а тот читал рекомендательное письмо.

— Вы дожидались меня на улице, — вернув письмо Сайласу, проговорил старик. — Ждали, пока закончится служба?