гудков, выхлопного газа, постоянной напряженности и нескончаемого движения. Ведь даже сейчас в четыре часа утра, он уверен, там невыносимо шумно и светло. Мигают неоновые вывески баров, клубов, звучит громкая долбящая по ушам музыка, засидевшиеся тусовщики выясняют отношения, смеются, обсуждают что-то, говоря на своем пьяном, понятном только им языке, еле удерживая равновесие. Везунчики лобызаются со своими новоиспеченными партнерами. То и дело от очередного популярного заведения отправляется такси с вот такой парой, планирующей провести ночь любви, которая, скорее всего, закончится с восходом солнца. До которого, кстати, всего пять часов. Энергичная безбашенная молодость, подгоняемая бурлящими в теле гормонами. Кому-то этой ночью набьют морду, кого-то без сознания выгрузят домой заботливые чуть менее пьяные друзья, кто-то станцует стриптиз на барной стойке, кто-то залетит, кто-то умудрится всадить все деньги, потерять кошелек, телефон и куртку. Словом, действительно хорошо проведут время только те, кто всю ночь спал. Остальные будут поутру мучиться похмельем и разгребать то, что вчера натворили. И хоть этот Содом и Гоморра разворачивались всего в каких-то двух часах ходьбы, тут даже отголосков ее не видать. Разве что проедет очередное такси.

Он прошелся по мосту и остановился на его середине, облокотившись на железные прутья ограждения. С этого места открывается неплохой вид на город, на его огни и причудливые здания. «Красиво». Ветер со свистом ударил его в лицо, заставив задрожать от холода.

— Даю вам последний шанс, — он говорил достаточно четко и громко, чтобы его можно было услышать, несмотря на ветер. — С завтрашнего дня я начну сопротивляться. — Ветер не стихал, трепля его за волосы. Он достал еще одну сигарету. — Если думаете, что сможете меня использовать, то сильно заблуждаетесь. Ни на какие договоры я с вами не пойду и слушать вас не стану. Так что сделайте то, что до́лжно, сейчас, пока я еще согласен на это.

Он сделал пару затяжек и, почувствовав вдруг резкое отвращение к сигарете, выкинул ее вниз в застывшую реку. Глубокий вздох. Ветер успокоился. «Нет, значит…» Не то чтобы ему теперь так хотелось умереть. Нет. Скорее даже наоборот, но то, что он успел натворить дел, нехило насолив Теням, бесспорно. И за это рано или поздно придется отвечать. Он прекрасно это понимал. Все же как это было глупо, так глупо. Он не мог представить себе жизнь без нее, думал, что она будет рядом всегда, и умрут они если не в один день, то он точно первым. Этого не могло произойти, но он остался один. Ее больше нет. Он не смог этого принять тогда и не сможет, похоже, никогда. Как много раз он пытался сбежать от этого? Сколько раз он прикладывал дуло револьвера к своему виску? И каждый раз у него не хватало духу спустить курок. Почему, кто знает. Страха смерти, как такового, он не испытывал никогда. Смерть постоянно была где-то рядом, его с детства к ней готовили. Но он не смог. Он оттолкнул от себя всех, с кем общался, рассчитывал, что про него забудут. Тогда, может, уйти будет проще. Но и это не помогло. И он стал надеяться на то, что однажды это произойдет само собой. И проживал день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем с такой надеждой. Наверно, во сне она была права, единственный выход для него из этого ада — поверить в то, что она жива. Боль никуда не исчезнет, ее нет рядом — это факт, но у него будет стимул жить. Ради встречи с ней, которая непременно, обязательно когда-нибудь произойдет. Ему нужно что-то, что даст ему силы бороться с этим течением, что-то такое, что заставит его плыть. Ему представилось, что будет с Хиро, умри он прямо сейчас. Ему будет очень плохо. Вынесет ли он это, вообще? «Конечно, вынесет. Это же Араки» — ответил он сам себе. «А вот Аня…» Да, с Аней все сложнее. Он делал все, чтобы она от него отказалась, забыла про него. Его смерть сильно ударит по ней, а ведь она скоро останется совсем одна, ей никто не поможет пережить это. Он будет ей нужен — он не может умереть сейчас. У него больше нет такого права. Не может он больше себе позволить роскошь распоряжаться своей жизнью, как ему заблагорассудиться.

— Какие у вас требования для проведения переговоров с нами? — раздался позади тихий голос слишком низкий для женщины, слишком высокий для мужчины. Определить со стопроцентной точностью, какого пола был говорящий, невозможно, но Себа не покидало ощущение, что это именно женщина. Он не повернулся посмотреть, чтобы в этом убедиться. С Тенями лучше не встречаться глазами.

— Верните мне ее, — он честно озвучил свое желание, стоя лицом к реке, положив руки на ледяные перилла. — Или хотя бы представьте мне доказательство, что она жива. Тогда я выслушаю вас.

— Мы принимаем ваши условия.

Прошло несколько минут. Он не услышал ни хруста снега, ни звука шагов, но понимал, что за спиной уже никого нет — пропало то мерзкое ощущение слежки, от которого мурашки пробегают по спине. Какое-то время он понаблюдал еще за ночным пейзажем, за огнями большого стеклянного города, за игрой ветра, наметающего снежные дюны на застывшей реке, за умиротворенностью спящего, пусть и не полностью, города. Удивительно одно то, что они вышли на контакт самостоятельно, а уж то, что они, словно какой-то джин из бутылки, готовы выполнить его желание, невообразимо. «Вот уж действительно странно. К чему бы я им понадобился?». Но размышлять об этом дальше не было смысла — все равно он ни к чему не придет. Зачем бы он им ни понадобился, это что-то позволило ему остаться в живых — это главное. Он глубоко вздохнул, потер переносицу и обратил свой взгляд к небу. Из-под густых облаков выглянула полная луна. Такая маленькая и тусклая, но полная. «Интересно, а она сейчас на нее смотрит?» Пусть она не здесь, пусть не рядом. Он не может ее ни обнять, ни прикоснуться к ней, ни сказать ей, как она ему нужна. Пусть так, но они все же ходят по одной планете, живут под одной луной и одним солнцем. «Если, конечно, она жива» — подумал он, но теперь для него эти слова мало что значили. Она жива. Поверить в это оказалось проще, чем он думал сначала. Другого варианта для него больше не существует. «Хотел бы я знать, чем ты сейчас занята. Может, спишь, может, сидишь за мольбертом с кистью в руках, может,