«А может, и играть не придется, когда увидишь, что я делать стану».

Зная, что за ним наблюдают через видеокамеру, Редин демонстративно вытащил пистолет, проверил магазин, снял с предохранителя и перещелкнул затвор. Затем положил его рядом с собой на пульт, а из ножен на поясе извлек трофейный тесак. Держа нож в здоровой правой руке, он громко прокричал куда-то вглубь отсека:

– Ну, давай его сюда побыстрее, нечего рассусоливать, двинь прикладом по затылку, чтоб глазки перед камерой повыразительнее были, а морда – побелее!

Иносказания, шутки, всякого рода подначки и розыгрыши Рахимов воспринимал только после предварительного объяснения и подробного растолковывания. Поэтому его удар был мощным и резким (как просили!), старпома бросило вперед. Он рухнул на колени, а поскольку был уже в непосредственной близости от Сергея, лицом со всего размаха впечатался в металлический подлокотник кресла. Из разбитого носа кровь тут же обильно заструилась по подбородку. «Замечательная картинка», – подумал Сергей, понимая, что эту сцену уже могут видеть все желающие на центральном посту.

– Капитан! – Редин хотел схватить пленника за волосы левой рукой, но вовремя вспомнил о ране и просто поддел подбородок старпома острием тесака, – может быть, ты и привык к цивилизованному обхождению, но сейчас столкнулся с варварами. Бешеными и злыми! Кто тебе сказал, что наши действия будут адекватными и гуманными?! Мы для тебя – кровожадные марсиане! А ты, скотская американская морда, посмел учинить насилие над нашим представителем. Я сейчас лично перед камерой буду резать этого червяка на кусочки, а кишки его развешаю гирляндой по всему пульту. Потом еще более жуткое проделаю с остальными девятью. И радиацией живьем изжарю вас всех! – Сергей дергался в кресле, брызгал слюной; слова выходили невнятные, но Корчинский вторил ему не менее экспрессивно, не особенно заботясь о точности перевода, зато великолепно донося внутреннее напряжение и общий настрой происходящего.

– Знаешь от своих гребаных боевиков, что такое «колумбийский галстук»? Горло разрежу, и язык туда протащу! Смотри, сука!!

Острие ножа упиралось старшему помощнику под челюсть. Сергей надавил вверх, и лезвие, легко распоров мягкие ткани, вышло внутри рта у передних зубов. Кровь хлестала по лезвию и рукоятке тесака на руку Сергея и вниз на палубу. Старпом вопил истошным голосом, благо, лезвие у зубов нисколько не мешало ему это делать. Рот его был широко распахнут. Сергей нажал на тесак еще чуть-чуть, отчего широкое лезвие высунулось изнутри уже дюйма на полтора, грозя вот-вот впиться в верхнее небо, что и произошло бы неминуемо, если бы пленник захлопнул рот.

Кровь из раны теперь лилась не только наружу, но и попадала в запрокинутую глотку. Вместо душераздирающих воплей стали раздаваться утробные звуки захлебывающегося человека, перемежающиеся короткими всхлипами, во время которых старпом пытался втянуть внутрь побольше воздуха для дыхания. От неимоверных усилий его глаза вылезли из орбит, но пошевелиться хоть чуть-чуть он боялся: лезвие ножа было всего в нескольких миллиметрах от судорожно дергающегося кадыка.

– Смотри, сволочь! И плевать мне, что ты там с моим человеком сделаешь. Я ведь даже не увижу этого! А вот ты и все вы там насмотритесь вдоволь, засранцы! Ну-ка, кто-нибудь, принесите пилу с аварийного щита и топор! Сейчас по-настоящему расчлененкой займемся. Материала у нас хватает! – Сергей продолжал орать, не слыша, что из динамика уже несколько секунд доносится чья-то речь, теперь перешедшая на крик. Он опомнился, лишь когда Эдуард хлопнул его рукой по колену, призывая прислушаться.

– …орок пять! Триста сорок пять!! Серега!!!

Взгляд Редина медленно переместился на глазок видеокамеры, постепенно приобретая осмысленное выражение. Дыхание из его горла еще вырывалось с хрипами, как будто не старпому, а ему самому мешал воткнутый нож. Чтобы ответить более-менее членораздельно, Сергей громко сглотнул, дважды резко, с шумом выдохнул воздух:

– Немо? Что… – Судорожный спазм помешал продолжить.

– Все в порядке! Двести двадцать три! Я абсолютно свободен. И цел, если не считать шишки на голове, которой меня наградили сразу при выходе из отсека. А вот им всем, думаю, такого «запаса бодрости» надолго хватит! Да освободи ты беднягу, он же от ужаса вот-вот окочурится. Пусть им доктор вплотную займется. В ближайшее время тебе переводчик не потребуется. Начинаем движение. Все строго по нашему плану. Теперь здесь даже пукнуть боятся! Меня стороной обходят. Представляю, какой бы фурор произвело твое появление! Четыреста десять.

– Коля, я ежеминутно буду запрашивать твое состояние. На мостик связь пусть тебе вытащат из центрального. – Только сейчас, окончательно успокоив дыхание, Сергей втянул воздух носом и брезгливо поморщился:

– Что, родимый, – почти ласково обратился он к замершему пленнику, – обосрался? Как там у вас говорят: «Ничего личного?!» Вот этим мы от вас и отличаемся: для меня все это – личное! Понимаешь? Господа своего успел разглядеть? – С этими словами Сергей, наконец, осторожно вытащил нож из раны.

– Эдик, если можешь (и хочешь), помоги ему чем-нибудь; главное, оттащите подальше, Рахимов поможет. И никаких переодеваний! Пусть в конуре со своими подчиненными воняет!

– Ну, а ты что тут делаешь? – Редин обратился к стоящему рядом Маркову, – почему реактор бросил?!

– Господин начальник, виноват, не вели казнить! Я же никогда не думал, что судьба сведет меня с самим Ганнибалом Лектором! А псевдоним ваш, позвольте полюбопытствовать, не маркиз де Сад?

– Отвали, – устало отреагировал Редин, – какой Лектор, какой Сад? Просто маленький советский Чикатило. Детишек, вот, пугаю.

– Да-аа, если бы у меня что-нибудь в жизни получалось с таким же блеском! Хотя… если учитывать спиртное… Но еще чуть-чуть – и штаны мне бы пришлось менять. Пришпилил ты его, как бабочку в гербарии!

– Дурья башка, гербарий – это, когда растения. А я экспонат готовил для Кунсткамеры. Видел в Питере такие уродцы в баночках с формалином? Дедушка Петр очень бы мне признателен был.

– Да-да-да! Вот глазищами ты точно его напоминал только что: побелели, выкатились. Были бы еще усищи, так они не то, что встопорщились, а отвалились бы просто на хрен! И на Ванечку, который ужас каким Грозным был, с известной картины похож. Я бы так тебя и запомнил: что-то среднее между «Царь И. Грозный убивает своего сына» и «Допрос партизана».

– Генка, иди ты… к нейтронам! Да, в спасении наших с плотов ты участвовать не будешь: пришлешь Воронцова, а сам на «товсь» у крышки будь. Не спорить! А то, чувствую, где-то внутри у меня Джек-потрошитель зашевелился.

– С таким знакомством лучше повременить. Спешу откланяться. Лечу-у… – На ходу Марков разминулся с приближающимся Корчинским.

– Как жертва моя? – поинтересовался у него Сергей.

– Жить будет. Пластику маленькую сделает у себя на