Он подошел к ней сзади. Она прижалась к нему, надеясь его соблазнить, но он, казалось, даже не заметил. Да ему и не были нужны ее молчаливые требования. Он провел руками по ее бедрам и спустил с нее трусики до колен. Резинка врезалась в ее кожу, у Грейси задрожали ноги. Его пальцы скользнули между ее бедер, и это было как удар током.

– Ого, кто-то мокрый.

Он погладил ее чувствительный бугорок, и в ней стал нарастать мощный оргазм, грозивший разорвать ее на кусочки, она уронила голову вперед. Джеймс убрал руку. Грейси выругалась. Он шлепнул ее по попке – достаточно сильно, чтобы у нее защипало глаза от слез. Ее кожу словно обожгло огнем.

Как же… хорошо!

Он снова шлепнул ее и наклонился над ней.

– Справедливости ради, ты ведь на это и напрашивалась, не так ли?

Грейси успела забыть о своем топе с надписью. Когда она его надевала, то думала, что это будет просто очень смешно.

– Да, профессор.

Его руки снова начали свое путешествие. Вверх и вниз по ее ногам, по бедрам, вокруг ягодиц, задержались, чтобы слегка потереть самое чувствительное место, разогреть ее и снова остановиться, когда она уже была на грани оргазма.

Грейси протестующее захныкала.

Джеймс навис над ней, и к ее горячей коже прижалась его восставшая плоть. Он ласкал ее, обхватив рукой за талию, и она стала такой мокрой, что это было почти неловко. Джеймс прошептал:

– Я еще только начал.

Из горла Грейси вырвался низкий звук, она содрогнулась. Он выпрямился и, надавив ладонью на ее спину, снова привел ее в прежнее положение. Потом взял книгу, положил ей на ягодицы, отошел и сел на стул рядом с ней.

– Вот как это будет происходить. Сейчас у вас десять минут. Каждый раз, когда книга упадет на пол, я буду добавлять к вашему тесту пять минут. Советую стоять неподвижно, иначе мы пробудем здесь очень долго. Кажется, все достаточно просто?

Вообще-то это и было просто. Книга была большая, и ее было нетрудно удержать.

– Да, профессор.

– Хорошо.

Он повернул свой стул, разложил на столе бумаги и взял ручку. Грейси нахмурилась.

– Что ты делаешь?

– Редактирую свою статью.

– Но…

Грейси смолкла, не договорив. Он наклонил голову набок и поднял одну бровь.

– Что?

– Ничего, – пробормотала она и уставилась на письменный стол, слегка разочарованная.

Это оказалось не таким уж и трудным. Она ожидала чего-то посложнее. Грейси нахмурилась, глядя на поверхность стола между своими ладонями. Джеймс сделал какую-то пометку в тексте. Она недовольно фыркнула. Он продолжал читать, не обращая на нее внимания. Грейси сердито посмотрела на пресс-папье. Джеймс выделил несколько предложений маркером. От долгого стояния в одном положении у нее начинала болеть спина. Она посмотрела на часы. Прошло шесть минут.

Джеймс, казалось, забыл о ее существовании. Она постучала ногтями по столу. Он внезапно шлепнул ее по заду. Это было так неожиданно, что она дернулась, и книга упала на пол. Джеймс рассмеялся дьявольским смехом.

– Какая жалость. А оставалось всего несколько минут.

– Эй! – Грейси выпрямилась и бросила на него свирепый взгляд. – Ты сделал это нарочно!

– Я? Никогда.

– Лжец! – Она была уже близка к концу. – Так нечестно.

Он цокнул языком и поднял с пола книгу.

– Ты злой!

Грейси надула губы. Как бы она его в этот момент ни ненавидела, она не могла отрицать крошечное зернышко удовлетворения.

Он показал подбородком на стол.

– Мисс Робертс, встаньте в позицию.

Она задрожала, и через секунду книга снова балансировала на ее теле. Джеймс вернулся к своим бумагам. Грейси запыхтела. Он, не поднимая головы, протянул руку, коснулся ее между бедер и потер нежную плоть. Грейси ахнула, желание ударило ей в голову. А он убрал руку. Он провел пальцами по внутренней стороне ее бедер, Грейси почувствовала, что его пальцы стали влажными.

– Могу сказать, как сильно тебе это не нравится.

Грейси резко втянула воздух.

– Паршивец. – Он хмыкнул и продолжил работу. – Не может быть, чтобы ты читал.

– Мисс Робертс, может быть, мне стоит читать это вслух? Таким образом мы сможем испытать еще и вашу сосредоточенность.

– По крайней мере мне будет чем заняться.

Едва эти слова слетели с языка Грейси, она поняла, что это было ошибкой. Джеймс вздохнул и встал из-за стола. Он придал слову «пытка» совершенно новый смысл.

Прошел час. Грейси вскрикнула, он снова и снова ей отказывал. У нее ныла спина, горели ягодицы, ее плоть была в огне, и она никогда в жизни не была так возбуждена. Джеймс терзал ее тело такой изысканной пыткой, что она думала, что умрет, и чувствовала себя безумной, абсолютно развратной.

Он был непреклонным. Твердым. Целеустремленным. Методичным. И абсолютно безжалостным. Грейси это обожала. И ненавидела. Она хотела, чтобы это никогда не кончалось, и не могла дождаться, когда это кончится. Она была в жутком виде. По ее вискам струился пот, от макияжа почти ничего не осталось, волосы превратились в спутанную гриву. Она упрашивала, умоляла, проклинала его, поклонялась ему, но он все равно не уступал ее просьбам о разрядке.

– Повернись ко мне лицом и встань на колени, – приказал он непреклонным тоном.

Грейси давно уже миновала ту стадию, когда могла колебаться. Она повернулась, опустилась на пол между его коленей и посмотрела на него снизу вверх в ожидании. Он посмотрел на нее, выражение его лица смягчилось, он провел пальцем по ее щеке.

– Ты хорошая девочка.

У Грейси неожиданно перехватило горло.

– Спасибо.

– Я тебя люблю, – сказал Джеймс. Сердце Грейси пропустило удар. – Думаю, я всегда был в тебя влюблен.

Слезы наполнили ее глаза и потекли по щекам. Он ее любит. Не забавную девчонку из фантазий, а ее. Настоящую ее. Слова дрожали на ее губах, но она все равно их сказала. Потому что, несмотря на ее страх, это была правда.

– Я тоже тебя люблю.

– Ты мне доверяешь?

Она кивнула. Они больше не играли, не притворялись.

– Тогда дай мне то, чего я хочу, и ты не пожалеешь.

– Что ты хочешь?

Грейси чувствовала такое сильное стеснение в груди, что ей казалось, что она может взорваться.

– Все.

Четвертый оргазм взорвался в Грейси с такой мощью, что она вдруг расплакалась. Слезы брызнули ни с того ни с сего. Только что она трепетала от самого изысканного наслаждения, какое только испытывала, а в следующую секунду уже плакала. Рыдания сотрясали все ее тело. Джеймс вышел из нее, поднял ее легко, словно она была невесомой, сел в кабинетное кресло и посадил ее к себе на колени. Он стал медленно гладить ее по спине и шептать на ухо что-то успокаивающее. А Грейси все плакала и плакала. Она плакала по всему, что в ее жизни пошло не так, и по всему, что сложилось хорошо. Она плакала по своему бизнесу, который разросся настолько, что, казалось, стал выходить из-под контроля. Плакала по отцу. И потому, что он их бросил, и по тому, как он когда-то поднимал ее на руки и подбрасывал в воздух. По тому, как он учил ее и Сэма забираться на дерево у реки и спрыгивать с самой толстой ветки, а потом они возвращались домой уставшие и обгоревшие на солнце, садились за кухонный стол и ели овсяное печенье. Она плакала по всем мечтам, от которых отказалась, и по тем, которые сбылись. По своим детским надеждам. И по будущему. По друзьям и брату. По всему, чем жизнь ее уже осчастливила, и по всему тому, что ей еще предстояло осуществить. Но больше всего она плакала по Джеймсу. По мужчине, которого она любила и который обладал способностью доставить ей это головокружительное наслаждение и непередаваемую радость. Он был всем, что она, сама того не подозревая, всегда хотела видеть в мужчине. Вопреки всем обстоятельствам и вероятностям, он ей подходил и, казалось, любил ее вопреки логике. Безусловно. Со всеми ее изъянами и, что еще более пугающе, со всеми ее сильными сторонами. Он привел Грейси в ужас. Ее привело в ужас то, что он только что сделал. Джеймс смел все ее барьеры, все ее защитные сооружения, пока она не превратилась в один сгусток зависимого желания. Он заставил ее желать всегда идти за ним. Поверить в само это слово – «всегда». Вызвал у нее желание удержать образ, который она раньше гнала от себя: они с Джеймсом и их детишками сидят за большим столом в ее лимонно-желтой кухне, едят домашние печенья и смеются. Она никогда раньше не мечтала так о другом мужчине, и как бы ей ни хотелось жить в этой мечте, она всеми силами гнала ее прочь. Слишком уж она боялась того, что все это означало.