что его задержали внешние причины, пытается оправдаться и просит пересмотреть его дело, точно он стоит перед судом, который непременно хочет его уничтожить. Отвлеченный от своих алмазов моим необычным срывающимся голосом, словно умоляющим время повернуть назад, а уже случившееся не происходить, грек смотрит на меня с удивлением, которое очень скоро сменяется состраданием. «Она не Пенелопа. Молодая женщина, сильная, красивая, ей нужен муж. Она не Пенелопа. Здесь женская природа требует мужчину…»

Правда, тягостная правда состоит в том, что люди этих далеких земель – теперь я это понимаю – никогда не верили в меня. Я был для них существом «на время». Даже Росарио я, должно быть, казался гостем, который не способен до бесконечности оставаться в этой Долине Остановившегося Времени. Мне вспоминается тот странный взгляд, который она устремляла на меня, когда я целыми днями лихорадочно писал, писал там, где это не вызывалось необходимостью. Новые миры надо сначала обжить, а потом объяснять. Те, кто живет здесь, поступает так не по велению разума, а просто потому, что считает единственной приемлемой жизнью именно эту, и никакую другую. Это настоящее они предпочитают тому настоящему, в котором живут творцы Апокалипсиса. Тот, кто пытается слишком много понять, кто способен вынести муки обращения в иные веры, но не может расстаться с мыслью, что от чего-то отказывается, принимая обычаи людей, которые куют свою судьбу на этой первозданной почве в битве с горами и растительностью, этот человек уязвим, ибо над ним продолжают тяготеть силы, оставленные им позади. Я прошел через эпохи, прошел через времена и поколения, не отдавая себе отчета в том, что через потайную узкую дверцу проник в огромной широты мир. Это чудесное наяву, возможность основывать города, свобода, которой обладали люди, изобретавшие профессии здесь, в земле Еноха, – все это реально существовало, только величие этого мира, возможно, было не для моей ничтожной персоны, не для человека, сочинявшего контрапункты, всегда готового в свободное время утешиться сочинением триолей и принять эту скромную победу за победу над смертью, Я попытался выпрямить судьбу, искривленную моей собственной слабостью, и из меня струей вырвалась песня; но она сломалась, и я возвращаюсь на старый путь, а внутри у меня все сгорело, превратилось в пепел, и я уже никогда не смогу стать таким, каким был. Яннес протягивает мне билеты на отходящее завтра «Манати». Итак, я снова поплыву навстречу грузу, который ожидает меня. Я поднимаю пылающие глаза к цветистой вывеске: «Воспоминания о будущем». Через два дня веку прибавится еще один год, но это ничуть не занимает людей, которые меня здесь окружают. Здесь можно не обращать внимания на год, в котором ты живешь, и лгут те, кто говорит, что человек не может убежать от своей эпохи. Каменный век, как и средние века, встречается и в наше время – еще стоят затененные дворцы, построенные в эпоху Романтизма с его полной сложностей любовью. Но мне это не суждено, потому что единственная порода людей, которой нельзя ускользнуть от времени, – это люди, творящие искусство; они не только должны идти вперед к ближайшему завтра, оставляя осязаемые свидетельства своего творчества, но должны предугадывать формы и песни тех, кто придет после них создавать новые осязаемые свидетельства; и творить они должны с полным осознанием всего, что сделано до них. Маркос и Росарио не знают, что такое история. Аделантадо находится в первой ее главе; и я мог бы остаться там рядом с ними, если бы занимался чем-нибудь иным, а не сочинением музыки – профессией избранных. Я не знаю только, не случится ли мне оглохнуть или потерять голос от грохота молота галерного надсмотрщика, который где-то уже поджидает меня. Итак, сегодня кончается отпуск Сизифа.

Кто-то говорит у меня за спиной, что за последние дни воды реки значительно спали. Из-под воды появляются плоские камни, и пороги топорщатся скалами, на которых под лучами солнца умирают нежные водоросли. Деревья вдоль берега кажутся еще выше теперь, когда их обнаженные корни скоро почувствуют солнечное тепло. И на одном облупившемся стволе, на охряном стволе в светло-зеленых пятнах, начинает проступать сквозь светлеющие воды реки знак, нацарапанный на коре кончиком ножа, – теперь уже всего в трех пядях от зеркала воды.

Примечание автора

Место действия первых частей этой книги не требует точного определения; столица латиноамериканской страны и провинциальные города, о которых говорится в дальнейшем, – всего лишь прототипы, которым тоже не дается точного географического определения, потому что характеризующие их черты являются общими для многих стран; тем не менее, удовлетворяя вполне возможное и законное любопытство, автор считает необходимым пояснить, что, начиная с того места, которое в книге называется Пуэрто-Анунсиасьон, описанные пейзажи очень близки к пейзажам районов, еще мало исследованных и едва ли сфотографированных.

Описания реки – в начале – вполне могут относиться к любой из больших рек Южной Америки, но потом это очень точное описание верховий Ориноко. Шахта греков могла бы находиться где-нибудь неподалеку от впадения Вичады. Знак в виде трех вырезанных на коре букв V, отмечающих вход в потайной канал – именно этот знак, – существует на самом деле у входа в канал Гуачарака, всего в двух часах плаванья вверх по течению от притока Вичада: этот канал со сводами из растений приводит к поселению индейцев-гуаибов и причалу, устроенному в потайной бухточке.

Буря могла разразиться, например, на порогах Мертвеца. Столица Форм – это гора Аутана с ее очертаниями, напоминающими готический собор. Начиная с этого дня на смену пейзажам верховий Ориноко и Аутаны приходят картины Больших Саванн, описание которых дается в третьей и четвертой частях. Городом Святой Моники – Покровительницы Оленей вполне мог быть город Святой Елены дель Уариреи в первые годы его основания, когда, для того чтобы попасть в рождающийся город, достаточно было в течение семи дней подниматься вверх по течению одного весьма бурного потока в Бразилии. Многие поселения, зародившиеся подобно этому в самых различных районах американской сельвы, до сих пор еще не обозначены на карте. Недавно два известных французских исследователя открыли одно такое поселение, о котором до того никому не было известно; поселение это удивительно соответствует облику Святой Моники – Покровительницы Оленей, и там живет человек, жизнь которого описана в истории Маркоса.

Действие главы, в которой говорится о мессе конкистадоров, происходит в селении индейцев племени пиароа – оно существует на самом деле и расположено близ Аутаны. Индейцы, описанные в главе XXIII, – это индейцы племени шириана из Альто-Кауры. Один исследователь