и извлечь письмо. Их пути разойдутся только через несколько часов, когда граф повернет в сторону своего поместья. А за это время мы с матушкой, детьми и настоящим письмом сумеем уехать из Клермона. Если Абеляр и вернется, то не раньше вечера следующего дня. А Мэнсфилд уж как-нибудь сумеет поводить его за нос еще несколько часов, заявив, например, что мы отправились в деревню.

И маркиз ничего не знает про Лас-Варас, а значит, не станет искать нас именно там. А там мы могли бы попросить защиты не только у брата, но и у начальника военной академии. Уверена, как только тот узнает, о чём идет речь, то придумает, как остановить Абеляра.

Я оказалась в мастерской уже через несколько минут. Портрет Жасмин стоял на том же месте, что и прежде. Я подбежала к нему и принялась ощупывать каждый сантиметр узорной рамы. Сердце бешено колотилось, а руки дрожали. Ну, где же, где же этот тайник?

Или я приняла желаемое за действительное? А на самом деле в просьбе маркиза нет ничего предосудительного? Всего лишь желание художника завершить портрет красивой женщины и подарить его оригиналу?

Я так увлеклась процессом, что не услышала чужих шагов. И подняла голову, только когда раздался насмешливый голос Абеляра:

— Я был уверен, что вы проглотите наживку! Простите за столь вульгарное выражение, ваша светлость, но оно как нельзя лучше отражает ситуацию. Я знал, что если Клермон рассказал вам о письме, то вы непременно сюда придете. Значит, он всё-таки рассказал. Ну, что же, этого следовало ожидать.

Он произнес это совершенно спокойно. Так, словно речь шла не о преступлении, а о чём-то вполне обыденном, чего ему не следовало стыдиться. Он говорил спокойным тоном и шаг за шагом приближался к портрету.

Путь к дверям был перекрыт, и я стала медленно отступать к окну.

Как я могла попасться на эту удочку? Почему я не подумала, что это может быть ловушкой? Почему не взяла в мастерскую никого из слуг? Так торопилась найти письмо, что ни о чём другом уже не могла думать.

Но здесь повсюду мои слуги, и если я закричу, то кто-нибудь непременно услышит. И Абеляр не может этого не понимать. Так почему же он настолько невозмутим?

Я хочу закричать. И даже открываю рот. Но с моих губ не срывается ни звука.

Я уже чувствовала такое однажды — тогда, в гостинице Альенде. Когда граф Шортер использовал свои способности менталиста.

Значит, маркиз тоже владел этой запретной магией! И он застал меня врасплох и теперь словно опутывал своими невидимыми нитями, постепенно подавляя мою волю. Я должна была об этом подумать! Здесь, в Арвитании, магом может оказаться каждый.

— Вы не нашли письмо, не так ли? Не вините себя. Это можно сделать, только разломав раму. Поверьте, я позаботился о том, чтобы обнаружить его было почти невозможно. Сначала мне пришлось повредить раму, а потом аккуратно склеить ее.

Я не могла позвать на помощь, закричать. Но голос у меня всё-таки еще был. И я спросила, сама едва слыша свой голос:

— Но понимаете ли вы, что, переступив черту, уже не сможете вернуться назад? Еще не поздно остановиться. Если вы оставите всё как есть и просто уедете, я обещаю вам, что ничего никому не скажу. Я просто найду письмо и верну его на прежнее место. Вы всегда относились ко мне по-доброму, ваше сиятельство, и я хочу отплатить вам тем же. Уезжайте, и имя человека, который пытался украсть письмо, для всех останется тайной. Я дам вам в этом слово!

Он усмехнулся:

— Весьма любезно с вашей стороны предложить мне это. Больше всего мне жаль, ваша светлость, что именно вы оказались в это вовлечены. Я испытываю к вам искреннюю симпатию, и мне совсем не хотелось бы заставлять вас делать то, что противно вашей воле. Но у меня нет другого выхода. Я уже слишком далеко зашел.

Мне показалось, что он произнес это с легкой грустью, и я понадеялась, что всё же сумею его отговорить. А если нет, то немного потяну время — может быть, Мэнсфилд или Бастьен хватятся меня и зайдут сюда?

— Но что толкнуло вас на этот шаг, сударь? Ведь если о вашем участии в этом деле станет известно, вы лишитесь всего — разве вы этого не понимаете? А скрыть это сейчас будет уже невозможно. Даже если вы заставите замолчать меня, вас видели и граф Шортер, и слуги.

— К сожалению, вы правы, ваша светлость, — признал он. — Когда я решился на кражу письма, я надеялся, что всё будет по-другому. Разве я мог подумать, что в доме, где сам Клермон не бывал уже много лет, расставлены магические ловушки?

Когда он подошел ближе, я всё-таки увидела, что он был совсем не так спокоен, как хотел казаться — в его взгляде была тревога, а руки чуть заметно дрожали.

— Вам следовало отступить уже тогда, — сказала я, — и просто вернуть письмо в библиотеку. Никто бы ничего и не заметил.

На сей раз он рассмеялся. Но тоже с горечью.

— Если бы всё было так просто, сударыня! Но слишком многое было поставлено на карту. Не думаете же вы, что я пошел на это просто от скуки?

— Вам нужны были деньги? — предположила я.

— Деньги? — переспросил он. — Да, и это тоже. Я получил от отца поместье в долгах и быстро понял, что громкий титул не может перевесить пустого кошелька. Девушка, которую я любил и люблю, предпочла принять предложение другого мужчины. И я не мог ее за это винить.

— Вы говорите о мадемуазель Эванс? — догадалась я. — Она тоже вас любила?

— Полагаю, что да, — ответил он. — Но какое это имеет значение? Ей с детства прививали чувство долга перед семьей. Она должна была составить выгодную партию. А что ей мог предложить я?

Мне показалось, что мы говорили о разных женщинах. Уж кому-кому, а Жасмин такая жертвенность была не свойственна вовсе. Впрочем, спорить с ним по этому вопросу было бы плохой затеей.

— Если бы я смог продать письмо терезийцам, всё изменилось бы, — маркиз продолжил рассказ уже без моих наводящих вопросов. Должно быть, он хотел оправдаться прежде всего перед самим собой.

— Но это было бы предательством и Авитании, и вашего друга — герцога Клермона. Вы не могли не понимать,