И снова Борис не смог отказать хозяйке «Москвича», назвавшейся редким на Руси именем Изольда. Как только девушка представилась, Нефёдов вдруг понял, что она напоминает ему его бывшую любовницу Зинаиду Красовскую, какой он её знал в первые дни их знакомства.

– Вы случайно не актриса? – наугад поинтересовался он, включая зажигание.

Девушка одарила его застенчивой перламутровой улыбкой, и вдруг ойкнула, увидев своё перепачканное лицо в салонном зеркальце заднего вида. Она тут же полезла в косметичку за платочком и принялась приводить себя в порядок…

Они приехали в дачный посёлок, находящийся в 80 километрах от Москвы. Изольда в знак благодарности пригласила Нефёдова в дом – выпить чаю.

– Через полчаса мы сможет уехать обратно в Москву, – пояснила она. – Я бы сразу отдала лекарство и не стала вас задерживать. Но бабушка так долго меня ждала, что не побыть с ней хотя бы полчаса было бы жестоко… Вы пока проходите в дом, а я сейчас зайду к соседке и тоже приду. Мою бабушку зовут Марья Ивановна.

Борис открыл калитку и направились к дому по петляющей между плодовыми деревьями тропинке – мимо подвешенных на ветвях детских качелей, прислонённой к побеленному стволу лопаты. Мирная дачная картина. И всё-таки Борис чувствовал на себе чей-то пристальный недобрый взгляд. В окне соседского дома показалось было любопытное детское личико, но тут же исчезло за торопливо задёрнутой строгой родительской рукой занавеской.

Поднявшись по скрипучим ступеням на крыльцо, Борис потянул на себя ручку двери. Она оказалась открытой. Из глубины дома доносилась музыка и соблазнительно пахло жаренным мясом.

Борис снял ботинки и вошёл. Посреди горницы стоял накрытый стол с угощением и вином. Сервирован он был на две персоны. Кто-то завёл к приходу гостя патефон.

В противоположном углу комнаты в кресле-качалке сидел человек. Лица его было не разобрать. В комнате царил полумрак. Струящегося сквозь щель в задёрнутых гардинах дневного света хватало лишь на то, чтобы различить общие контуры окружающих предметов.

– Ну вот и свиделись…

Едва различимый силуэт в углу выдержал сентиментальную паузу. Скрип-скрип – стонали под его задумчиво покачивающимся креслом старые половицы.

– А ты постарел… Но всё такой же – неугомонный. Сотрясаешь этот похабный мир сверхчеловеческими подвигами, пыжишься что-то кому-то доказать.

Борис вдруг узнал этот голос, но всё ещё не мог поверить в то, что не ошибся. Ведь это был голос с того света. Нефёдов конечно слышал о самоубийстве своего одноклассника Артура Тюхиса в конце войны.

С улицы донеслись голоса. Изольда с кем-то кокетничала. Голос её звучал уверенно. И куда только подевалась прежняя застенчивая девчонка, потерянной собачкой бегавшая вокруг сломавшегося автомобиля!

– Уже познакомился с моей Любочкой, – самодовольно произнёс человек-призрак. – Она у нас начинающая актриса и непременно станет «звездой»… если, конечно, я не передумаю. Но пока я щедро плачу по её счетам. Бедняжка выросла в нищей провинции, а у трущобницы не может быть хороших зубов. Чтобы плохие зубы не погубили её карьеру, приходится регулярно отстёгивать крупные суммы хорошему дантисту.

Разговор словно шёл о породистой лошади, имеющий определённый изъян, и, тем не менее, показывающей неплохие результаты на тестовых бегах.

– Я попросил Любашу разыграть небольшой театральный этюд с твоим участием, чтобы пригласить старого друга для приватной беседы.

Голос из тёмного угла позвал девушку в комнату. Она тут же явилась – вошла гордо покачивая бёдрами, и первым делом распахнула шторы. Призрак рывком поднялся с кресла и подошёл вплотную к Нефёдову.

– Ну что, теперь признал школьного товарища?

Лицо Артура Тюхиса пересекала чёрная повязка. Его губы растянулись по диагонали в неком подобии улыбки:

– Надеюсь, не забыл, чем обязан школьному дружку?

Конечно, Борис помнил, как почти пятнадцать лет назад кадровый сотрудник НКВД и его приятель детства Артур Тюхис пообещал помочь ему выйти на свободу из тюремных застенков. Тогда только что вернувшегося с испанской войны лётчика арестовали по ложному обвинению, и всё шло к тому, что дело для героя обороны мадридского неба кончится в безымянной могиле для расстрелянных. Но Нефёдов не разделил трагическую судьбу многих своих недавних сослуживцев и командиров. Как Тюхис и обещал, его тогда действительно выпустили.

Но затем уже во время Великой отечественной войны были странные визиты полковника СМЕРШа в особую штрафную авиачасть, которой командовал капитан Нефёдов. Борису эти визиты были интуитивно неприятны. Он чувствовал фальшь в словах знакомого, разыгрывающего из себя его друга. Но, помня о том, что это Тюхис помог ему выйти из застенков НКВД, Нефёдов старался быть благодарным и ничем не обидеть одноклассника. Он и не догадывался, чем заканчиваются эти визиты Артура.

Только значительно позже Борис узнал, что вместе с особистом особой эскадрильи майором Лакеевым Тюхис тайно вызывал его лётчиков на разговор. В ходе таких бесед Артур вынуждал штрафников давать показания против своего командира, в частности подтвердить тот факт, что будто бы капитан Нефёдов планирует всем составом своей части на боевых самолётах перелететь к немцам…

А потом Борис получил письмо от одного своего школьного друга, в котором тот между прочим писал, что Артур застрелился.

Видимо, Тюхис не догадывался о том, что Нефёдову удалось кое-то выяснить об истинной цели его «дружеских» визитов на фронтовой аэродром в середине 1944 года, потому что он снова нацепил маску старого друга.

– Я рад, что мы, наконец, свиделись, – проникновенно произнёс он.

Артур пояснил, что потерял глаз в результате тяжёлого фронтового ранения. На его пиджаке действительно имелась красная нашивка. Некогда безупречное лицо светловолосого мужчины было страшно изуродовано, своим единственным глазом он смотрел на Нефёдова нарочито ласково. Борис вспомнил недавнее предсказание Вольфа Мессинга: «Опасайтесь одноглазого человека. Циклоп давно охотится за вами!».

Борис решил пока не подавать виду, что ему известно об интригах Артура за его спиной и о попытке самоубийства. Но он чувствовал за улыбкой Тюхиса притаившуюся лютую ненависть.

Артур не мог простить Нефёдову того, что вместо заслуженных им генеральских погон ему пришлось тогда в 44-м стрелять себе в голову. А ведь ещё с предвоенных времён молодой сотрудник органов безопасности сумел заслужить у начальства репутацию большого эксперта по военной авиации. Придумывать несуществующие заговоры, придавая им максимально правдоподобный вид, чтобы высшее руководство страны по заслугам могло оценить бдительность тех, кому поручено держать карающий меч госбезопасности, стало коронкой талантливого молодого латыша. «Если заговора нет, его можно «срежиссировать» – таково было кредо, делающего стремительную карьеру офицера НКВД.

Дело о перелёте на сторону врага целой авиачасти могло стать его звёздным часом. Но тогда Артур слишком увлёкся. Выдав себя в рискованной игре с германским «Абвером»[69]за одного из организаторов готовящегося перелёта штрафной авиагруппы к противнику, полковник военной контрразведки НКВД пошёл ва-банк: чтобы форсировать ход операции и убедить немцев в искренности своих намерений, Тюхис на свой страх и риск, без согласования с руководством, подкинул немцам кое-какую секретную информацию о дислокации наших частей и оперативных планах советского командования в канун предстоящего крупного наступления.