ли меня. С недавних пор я постоянно это делаю. Оглядываюсь и проверяю. Но никогда никого позади не обнаруживаю. И сейчас тоже. Там лишь густая предрассветная мгла. Это хорошо. Потому что вместе с жужжанием, вместе с этим внутренним гулом, меня посетило странное чувство, от которого волоски на затылке встали дыбом. Я словно ощутила чужой взгляд. Почувствовала, что на меня смотрят. За мной наблюдают. Но кто? Каждый раз, когда я оглядываюсь, позади никого нет. И когда разворачиваюсь всем телом, тоже. Никогда, никого.

«Вы что-то потеряли, профессор Фитч?» – спрашивают студенты, когда я вот так верчусь на репетициях.

«Потерялась? – переспрашиваю я. – Вовсе я не терялась».

«Профессор Фитч, вы что-то ищете?»

«Нет, ничего. Никого».

Беда в том, что это ощущение – ощущение, что за мной наблюдают, следят, преследуют – ничем не заглушишь. Даже врубить Джуди на полную мощность не помогает. Оно всегда со мной. Гнездится где-то в затылке. По шее от него бегут мурашки, а волоски на затылке встают дыбом. Это из-за него я прибавляю скорость. Сильнее давлю на педаль, крепче вцепляюсь в руль.

Глядите-ка, я проехала мимо своего дома. Видимо, я куда-то направляюсь. Куда же? Об этом знают только руки и правая ступня. «Куда я?» – спрашиваю я у них. Но нога все так же давит на газ, а пальцы держатся за руль. С голени скалится ссадина. Я открываю окно, чтобы впустить в машину весеннюю ночь. Ох, как приятно! Как сладко слышать вой холодного ветра!

Оказывается, я ехала к океану. Останавливаюсь у самой воды, на краю обрыва. Ничего удивительного, что я приехала именно сюда. Грохот волн, смешавшись с песней Джуди, непременно заглушит гул. И здесь меня уж точно никто не найдет. Я не выключаю музыку и дверь машины оставляю открытой. Ноги несут меня прямо в ревущие холодные волны. Платье развевается, у меня перехватывает дыхание. Не от боли. Прости, Золотая рыбка. Прости, Хьюго. Только от удовольствия. Такого острого, что меня пробирает дрожь. Кожу так приятно холодит. Омытая соленой водой рана поет. Не зудит, поет! Перебираю пальцами воду. Как же давно я не плавала! Как давно не была на море. В темной воде вокруг меня пестрят алые маки. И бушующий океан из-за них кажется цветущим полем. Меня окутывает каким-то ароматом. Странно, но грохочущие черные волны и пение Джуди из машины не заглушили гул. Наоборот, теперь он перешел в рев. «Это просто волны, – твержу я себе. – Темные волны». И никто на меня не смотрит. Пускай я и чувствую взгляд затылком, но где бы им быть, этим следящим за мной глазам? Снова и снова верчусь на месте, просто чтобы удостовериться. Никого.

И вдруг вода вокруг начинает бурлить и пузыриться, как шампанское. Я замечаю, что на ней, словно разноцветные огни, мерцают какие-то яркие пятнышки. В бледном свете луны мне удается разглядеть в шипящей пене сосновые иголки, веточки и высохшие цветы. Из волн поднимается сладкий земляной дух. Такой густой, цветочный и очень знакомый. Кажется, будто кто-то смешал множество эфирных масел. И в океане вдруг вырос лес. Лес в океане? Как такое возможно?

Светит луна. Я разглядываю плавающие вокруг меня иголки и лепестки, и глаза вдруг начинают слипаться. Закрываются, не желая больше глядеть на мерцающие волны и черное небо. В последнее время со мной такое редко случается. По правде сказать, я вообще не сплю. Ночь сменяет день, потом снова наступает ночь. А мои глаза всегда широко открыты. Смотрят то в свет, то во тьму и отказываются закрываться.

Но здесь, в холодных бушующих волнах, среди ярких цветов, они, наконец, смыкаются. Черное небо. Яркие звезды…

И вдруг синева. Такая яркая, что больно смотреть.

Я лежу на прибрежных камнях, словно рухнула на них прямо с небес. Мое распростертое на черной гальке тело покрыто какой-то зеленой жижей. Но мне совсем не больно. Прости, Золотая рыбка. Я не заплачу. Мне давно не было так хорошо. Руки полны песка. В волосах запутались водоросли и цветы. На вымокшем платье в маках соляные разводы. Кажется, я потеряла туфли. А из машины до сих пор поет Джуди. «Дзинь! Звенят струны моего сердца».

В синем-синем небе надо мной кружат чайки и вороны. Одна вдруг опускается и садится неподалеку от меня на черный камень. Одна, не три! Видите? Никто за мной не следит.

Но вот к первой вороне присоединяются еще две. И каждая опускается на свой черный камень.

В песке что-то звонит. Должно быть, это мой мобильный.

«Сегодня же премьера», – вспоминаю я. Глядите-ка, а я уже одета. Абсолютно готова.

Глава 27

Обычно вечер премьеры проходит ужасно. Я, пьяная, лежу на полу в своем кабинете и таращусь в потолок до тех пор, пока он не превращается в сцену, на которой я смогу заново пережить мгновения былой славы. И вот уже я – Пердита из «Зимней сказки», весело напевающая песенки своим цветочкам. Я – Леди М, снедаемая темными страстями и умоляющая ночь сделаться еще темнее. «Оденься дымом ада, глухая ночь, чтоб нож не видел ран»[27]. Я – Елена в длинном алом платье, оплакивающая под звездным небом Шотландии свою любовь к Бертраму. В окно кабинета сладко тянет весной. И от этого запаха бушующей жизни я так остро чувствую себя погребенной заживо, что хочется плакать. А еще в окошко влетают обрывки их разговоров. Что со светом? Отлажен ли звук? «По местам, ребята, по местам», – командует Грейс. Фов пронзительно хохочет. Бриана завывает. И пол вибрирует от их животной неубиваемой энергии. Обычно у меня не хватает ни сил, ни желания спуститься вниз. Не могу я смотреть, как они носятся. Не желаю видеть, как они искрятся энергией и радостным волнением, ради которых я когда-то жила. Не хочу присутствовать при том, как Бриана торжествует, а Элли тихо умирает. Это меня просто убьет. Каждый раз я думаю: «Пожалуйста, обойдитесь в этом году без меня». Мне и здесь хорошо. Я играю Елену на воображаемой потолочной сцене. С нее я еще не падала. Вся жизнь впереди. Солнце в зените. Бедро на месте, позвоночник гнется во все стороны. Глядите-ка, вот и Пол – стоит у самой сцены с букетом в руках. Он пока еще меня не любит, но и не ненавидит. Нам только предстоит познакомиться. А сейчас он просто безымянный красавчик с охапкой весенних цветов в руках. «Это вам. Мне так понравилось, как вы играли».

Но в