могуче подавлен. Слишком много ему нужно переварить! И все же. Машина, замечает он, направляется совсем не в Бетезду.

Мэрилин Марш бодро произносит: Ты хорошо выглядишь. Я так понимаю, вы со Сьюзен ходили под парусом. Фенн не отвечает; ему не нравится слышать это имя, произнесенное этим голосом! Ладно тебе, говорит Мэрилин Марш: не дуйся. Давай пообедаем после службы и наверстаем минувшее.

Нет.

Со знакомой резкостью она произносит: Слушай сюда, Фенвик: давай не станем наскучивать этим людям нашими разногласиями. У нас того и гляди наш первый внук появится. Как ты рассчитываешь быть пристойным дедом, если сам ведешь себя по-детски?

Фенн подается вперед и просит черную даму остановить, будьте любезны, машину и высадить его; в церковь он поедет на такси. Мы перенесли службу в Лэнгли, произносит Маркус Хенри. Какие-то хлопоты со священником, зданием – ну как-то.

Хлопоты с Дугалдовой родней, заявляет обоим мужчинам Мэрилин Марш. Они наложили вето на наш план провести открытую церковную службу и, даже нам ничего не сказав, устроили какую-то свою мелочевку. Мы их пригласили на нашу службу в Лэнгли, но они решили обидеться. Хм, произносит Маркус.

Фенвик прислушивается к их голосам: к авторитету Мэрилин-Маршева, с которым Маркус-Хенриев считается, словно та – знающий адъютант. У затылка Маркуса Хенри он спрашивает: Врач Дуга делал какие-нибудь заявления?

После крохотной паузы его бывший сослуживец отвечает: Мне о них ничего не известно. Какие еще заявления? Любые, гнет свое Фенн. Я о них ничего не знаю. Маркус поворачивает голову. Вы что-нибудь знаете о заявлениях, Мэрилин?

Нет. У Фенвика она спрашивает: А кто врач Дуга?

Он не отвечает. С одной стороны, он и сам не знает; с другой – не хочет разговаривать с Мэрилин Марш; и, в конце концов, осознаёт, что, возможно, только что поставил под удар или по крайней мере скомпрометировал врача Дугалда.

Кем бы он ни был, мягко заявляет Маркус Хенри, это его нужно привлечь к суду за преступную халатность – не засек аневризму, пока та еще держалась.

Фенвик отмечает это странное подчеркивание его, что как бы дает понять, что родня Дугалда привлекает к суду кого-то другого; но он слишком обескуражен и на это не давит. Отчего же, во имя всего на свете, Дуг не сообщил ему о Мэрилин Марш? Значит, говорит он ей, ты нынче, блядь, шпионка.

Вообще-то нет. А ты сквернословишь больше, чем раньше.

Мир стал сквернее, чем раньше. Чем же ты занимаешься? У нас есть база на Кейп-Коде?

Она устраивает поминальные службы, говорит Маркус Хенри, протирая очки носовым платком. Давайте-ка лучше сейчас подумаем о бедном Дугалде, а о делах поговорим за обедом.

Фенвик с отвращением ворчит: Господи ты боже мой. Они пересекли Потомак и продвинулись вверх вдоль Вирджинских утесов. Когда сворачивают на некую подъездную дорогу, помеченную указателем «Исследовательская станция Бюро общественных дорог», Фенну уже начинает быть интересно, будет ли там вообще какая-то служба. А ну как вся эта чехарда – сплошная наживка? Его что, станут допрашивать, во имя Христа? Проезжают первый сторожевой блокпост; Мэрилин Марш показывает вооруженной охраннице гостевой пропуск Фенна, который затем ему и отдает. Настроение у него все гаже и гаже.

Парковка перед знакомым зданием, похоже, полна; водительница высаживает их перед входом и отъезжает искать свободное место.

Мы смогли организовать лишь небольшую лекционную аудиторию, сообщает Мэрилин Марш Маркусу Хенри и проводит их через еще один пост безопасности. У них обоих – портфели-дипломаты, у нее – неброско тоньше, чем у него. Фенн старается найти что-нибудь забавное в необычайном преображении этой женщины. Но никакое это не преображение: Мэрилин Марш в роли сотрудницы Управления – как рыба в воде; более своей тарелки ей и не придумать. Интересно, спит ли она с Маркусом Хенри, кого он никогда не любил; решает, что по собственному выбору она, вероятно, вообще ни с кем не спит. Здание штаб-квартиры кондиционировано; Фенвик надевает свой темный пиджак.

С облегчением видит он, что здесь действительно устраивается нечто вроде поминальной службы. В маленькой незнакомой аудитории уже собралась группа лиц; пленка с записью духового камерного ансамбля тихонько играет сарабанду из сюиты мелкого штадтпфайфера Семнадцатого века, чью фамилию Фенвик забыл, но с его произведениями его давным-давно познакомил Дугалд Тейлор. Нынешнего директора Управления под рукой нет, но Фенн узнаёт одного бывшего и некоторое количество людей из контрразведки и Негласных Служб. Когда троица входит через боковую дверь, к ним поворачивается несколько голов; Фенну достается несколько неприязненных взглядов за «КУДОВ» – но не, как ему кажется, от людей постарше. Если все это мероприятие не ловушка, становится ему теперь интересно, может ли оно быть декорацией для подката?

Похоже, собравшиеся ждали их. Молодая черная женщина вручает им программки, которые некогда читать. Мэрилин Марш ведет их к местам неуютно спереди и что-то бормочет Маркусу Хенри, кто, не выпуская портфеля из руки, тут же шагает к подиуму, окруженному стереоколонками, поправляет очки, лампу на кафедре и страничку своих заметок. Поверх очков взглядывает на кого-то в заднем углу; красивая сарабанда затихает, и Фенн слышит первый из трех панегириков своему старому другу. Суть Маркус-Хенриева – в том, как жаль, что Дугалда Тейлора нет в живых и он не может увидеть, как некие долговременные усилия начинают приносить плоды в критические и, несомненно, опасные, но тем не менее волнующие годы впереди. Суть панегирика бывшего директора, изложенного без бумажки, в том, что 1980-е действительно будут переломным десятилетием, а нельзя исключать и того, что самым важным в истории этой организации, учрежденной еще Президентом Гарри Ш. Труменом. Нам потребуется полсотни Дугалдов Тейлоров; а был только один, и его больше с нами нет.

Как и положено в таких печальных случаях, панегиристы не представляются сами и не представляют друг друга. К огромному изумлению Фенвика, после того, как бывший директор возвращается на свое место, на кафедру выходит сама Мэрилин Марш! Фенн раскрывает программку: вот ее имя, Мэрилин Марш Тёрнер, под фамилиями Маркуса и Билла[166], и все они – без дальнейшей идентификации. Ой, ой-ё-ёй. Тот барочный композитор, читает он, Иоханн Пецель; сарабанда – из его Фюнфф-штиммихт блазенде Мусик, Франкфурт/Майн, 1685. Мэрилин Марш, кто, Фенвик не припоминает за всю их совместную жизнь, хоть раз обращалась к собранию людей, говорит теперь с полнейшим самообладанием, тоже без бумажки. Есть некоторая уместность, спокойно заявляет она, в непубличности этой скорби по нашему покойному сослуживцу и другу. Она припоминает традицию, предполагаемо – еврейскую, согласно которой выживание мира зависит от