мира. Пророчица, Пифия, сидела на треножнике над расселиной; вдыхая пары, она впадала в транс и давала предсказания, к которым почти все – как образованные, так и необразованные люди – относились с суеверным почтением. Дельфийский оракул стал одним из формирующих элементов в развитии греческой культуры. На религиозных праздниках произносились торжественные речи, которые иногда принимали вид политических речей и панегириков лидерам. Власть Афин опиралась, главным образом, на финансовые вливания ее союзников, а также – в той степени, которую мы не можем измерить, но предполагаем, что она была значительной – на умелое использование ресурсов, которые такие места, как Делос и Дельфы, предлагали для сохранения и укрепления национального единства.

Превосходство Афин могло продолжаться довольно долго, если бы не мучительная ревность ее соперников, особенно Спарты. С каждым годом становилось яснее, что единство Греции искусственно; оно продолжалось, пока существовала персидская угроза. Несмотря на праздники и игры, оно не могло продолжаться дольше. Все греки объединялись против варваров, но, когда варваров побеждали и непосредственная опасность отступала, на смену единству приходили подозрительность и враждебность. Растущее напряжение привело к гражданским войнам (431–404), к которым мы скоро вернемся.

Наша главная задача в этой главе – показать красоту и благородство золотого века Афин (480–431); следующие главы будут посвящены философским и научным достижениям; сейчас же мы должны, пусть и кратко, рассказать о литературных и художественных творениях, которые более очевидны и лучше всего остального позволяют оценить славу Афин.

Лирика

Самый ранний взгляд на славу Афин стал возможен благодаря поэтам-лирикам. Они появились еще до греко-персидских войн и первыми после Гомера и Гесиода облекли в слова наивысшие стремления Эллады. Лучшие из поэтов в самом деле стали рупорами эпохи. По-другому их можно назвать истолкователями и «комментаторами» всего населения. Общенациональные игры и народные собрания, где произносились хвалебные речи-панегирики, давали им прекрасную возможность петь о радости и гордости греков, облекать в слова несформулированные мысли, бродившие в обществе, выражать чистейшие мысли так хорошо подобранными словами, столь гармонично, что они без труда переходили из уст в уста, сохранялись в памяти и повторялись без конца. Такие крылатые слова были гораздо действеннее вульгарных заголовков наших газет.

Поэзия в то время еще не до конца отделилась от музыки. Любой поэт был также и композитором, который одновременно сочинял музыку и стихи; они стимулировали друг друга. Просодия и мелодия сочетались; декламация или пение подчеркивались аккомпанементом; либо сам исполнитель играл на лире, либо кто-то другой аккомпанировал ему на флейте.

Лирические стихи были разнообразными: религиозные гимны, песни, сопровождавшие процессии или ритуальные танцы, оды, прославлявшие победителей в национальных играх, стихи, которые читали в конце пира в благодарность хозяину, панегирики выдающимся людям, элегии или погребальные песни, эпиграммы и эпитафии, не говоря уже о более личных произведениях, в которых поэт выражал свою страсть. Поэт не объяснял факты, хотя мог на них ссылаться; его целью было скорее выразить эмоции своих собратьев. Он делал это хорошо; иногда превосходно.

Выдающимися примерами могут служить Симонид Кеосский (556–467), его племянник Вакхилид Кеосский, но прежде всего фиванец Пиндар (ок. 518–438). Примечательно, что все трое, хотя и родились в VI в., достаточно долго жили в следующем столетии, которое сейчас занимает наше внимание.

Возможно, читателей потрясли ссылки на прорицания и предсказания. Неужели те самые греки, в мудрости которых нас убеждают, позволяли вводить себя в заблуждение гадалкам и истеричкам?! Кроме того, греками руководили поэты, оракулы иного рода. Эмоциональные слова обладали силой, способной привлечь сознание в окружающем мраке; они казались божественными либо благодаря необычайной обстановке, окружающей прорицания (например, в расселине Пифии), либо благодаря их необычайной модуляции и красоте. Великие поэты – лучшие и во многом таинственнейшие из прорицателей.

Симонид вырос в Афинах, но совершал поездки в Фессалию и в другие места Греции; он добирался даже до Великой Греции, и его слава была столь велика, что Гиерон, тиран Сиракуз, пригласил его на Сицилию, где принимал с необычайной щедростью. Позвольте процитировать короткий отрывок из его произведения, чтобы дать общее представление (конечно, весьма неполное) о его поэзии; это отрывок из его хвалебной песни (энкомия) в честь воинов, павших при Фермопилах:

Светел жребий и подвиг прекрасен

Убиенных перед дверью фермопильской!

Алтарь – их могила; и плач да смолкнет о них, но да будет

Память о славных живою в сердцах! Время

Не изгладит на сей плите письмен святых,

Когда все твердыни падут и мох оденет их следы!

Тут схоронила свой цвет Эллада? любовь свою.

Ты, Леонид, мне свидетель о том, спартанский воин,

Чей не увянет вечный венец[38].

Судя по отрывку, сохраненному Плутархом, Симонид считал сто и даже тысячу лет всего лишь точкой или следом (stigme) между двумя бесконечными линиями, прошлым и будущим.

Вакхилид, племянник Симонида, который был моложе его примерно на сорок лет, следовал его примеру; он объездил всю Грецию и сочинял хвалебные песни и другие стихи для людей, которые его привечали. Какое-то время он провел на Пелопоннесе, а также при дворе Гиерона. До конца XIX в. мы почти ничего не знали о его поэзии, но затем были обнаружены девятнадцать его стихотворений на папирусе. Вместо сотни теперь у нас около 1400 строк, и стало возможно отдать должное его гению. Вот хороший пример прогресса знаний благодаря современным ученым. Можно подумать, что история древнегреческой литературы завершена, однако до 1897 г. один из величайших древнегреческих поэтов был известен очень мало.

Пиндар (518–438), который по возрасту стоит между двумя поэтами с Кеоса, превзошел и их, и остальных. По словам Квинтилиана (1–2), «из девяти поэтов-лириков Пиндар намного превосходит всех», и до последних дней он остается символом лирической поэзии в золотой век. Он не придумывал новых форм поэзии, но совершенствовал то, что делали до него другие, и сочинял масштабнее; его гений обладал более высоким потенциалом и был более плодотворным. Пиндар вырос в окрестностях Фив, а образование получил в Афинах (это подтверждает, что в начале века Афины уже считались литературным центром). Во время сражения при Марафоне ему было почти 30 лет; поэтому годы его зрелости совпали с национальным подъемом, который ему удалось выразить самым подходящим языком. Его слова одновременно величественны и торжественны, живы и глубоки. Он путешествовал даже больше Симонида и Вакхилида, побывав не только в родных Фивах, в Афинах и других городах собственно Греции, но и в Македонии, в Кирене и на Сицилии.

Поэты-лирики символизируют своего