образом, в результате «первой советской оккупации» в Эстонии было расстреляно 650–700 человек (в том числе около 250 в тюрьмах при приближении немецких войск), около 4,6 тысячи граждан Эстонии были направлены в лагеря и колонии ГУЛАГа, а около 6 тысяч — на поселения в отдаленные районы страны. Из числа арестованных и высланных впоследствии умерло в общей сложности около 5 тысяч человек, что, впрочем, обуславливалось не политикой Кремля, а лишениями военных лет, от которых страдало все население Советского Союза. Кроме того, в начале войны было уничтожено около тысячи боевиков из вооруженных формирований «лесных братьев». В целом репрессии периода «первой советской оккупации» затронули около 1–1,5 % населения Эстонии; они не могут быть названы массовыми и в значительной степени являются обоснованными. Отождествление этих репрессий с геноцидом невозможно.

Репрессии периода «второй советской оккупации» в эстонской официальной историографии описываются менее подробно. Однако и тут в ход идут прямые фальсификации. Утверждения о том, что после освобождения Эстонии в республике был развернут массовый террор против населения, не соответствуют действительности. На самом деле политика руководства СССР в послевоенной Эстонии была в значительной степени обоснованна и относительно умеренна — особенно на фоне массовой коллаборации эстонцев с нацистскими оккупационными властями. Репрессиям и арестам подвергались лишь те, кто во время войны принимал участие в организованном нацистами уничтожении мирного населения оккупированных советских земель, те, кто после освобождения Эстонии вел вооруженную борьбу против советской власти, а также их пособники. По данным эстонских историков, в целом органами МГБ и МВД ЭССР было уничтожено около 3 тысяч «лесных братьев»[745]. Возможно, эта цифра завышена, однако очевидно, что борьба с вооруженными бандами и их пособниками была более чем обоснованна.

Всего с 1944-го по 1953 г. органами внутренних дел и госбезопасности Эстонской ССР было арестовано около 26–27 тысяч человек, большая часть из которых была осуждена к заключению в лагеря и колонии ГУЛАГа. Утверждения официальной эстонской историографии о том, что арестованных было от 30 до 53 тысяч, противоречат архивным данным и являются ложными. Кроме того, в рамках борьбы с вооруженным националистическим подпольем в марте 1949 г. советскими властями была проведена массовая депортация, в ходе которой в отдаленные районы СССР на поселение было выслано около 20,5 тысячи человек. Эта достаточно жесткая операция подорвала социальную базу «лесных братьев» и способствовала прекращению развернутого ими террора против поддерживавших советскую власть эстонцев. Заявления о том, что жертвами депортации стало около 32,5 тысячи человек, не соответствуют действительности.

В отличие от периода 1941–1944 гг. смертность среди заключенных системы ГУЛАГа и спецпоселенцев находилась на низком уровне. После отбытия заключения большинство осужденных в 1944–1953 гг. эстонцев было благополучно освобождено. Освобождены были и находившиеся на спец-поселении депортированные.

Таким образом, репрессии 1944–1953 гг. затронули около 5–6% населения Эстонии, причем большая часть репрессированных впоследствии вернулась на родину. Утверждать, что в послевоенной Эстонии имел место геноцид, опять-таки невозможно, хотя общее число репрессированных, вне всякого сомнения, является весьма значительным.

Подводя итоги нашего исследования, невозможно не согласиться с мнением германского историка Эрвина Обер-лендера: «Если следовать принципам Конвенции ООН о предупреждении преступления геноцида и наказания за него от 9 декабря 1948 г., в которой, так же как в опирающейся на нее судебной практике, главным признаком геноцида объявляется намерение или знание о намерении “уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую”, сталинские преступления в Прибалтике нельзя считать геноцидом с точки зрения современного международного права»[746].

В «Белой книге» приводится таблица примерных «потерь населения в Эстонии», на основании которой планируется предъявлять финансовые и политические претензии к России. В табл. 27 проведено сравнение этих «данных» с реальными.

Таблица 27. Сопоставление «данных» «Белой книги» с архивными документами

Примечание. Данные, приведенные в таблице, являются примерными. В общее число арестованных во время «первой советской оккупации» не включены арестованные в ходе июньской депортации 1941 г.; они учтены в категории «Депортировано».

Как видим, приводимые в «Белой книге» сведения, мягко говоря, не точны.

Однако эстонские политики не удовлетворяются даже этими завышенными цифрами. Не так давно чрезвычайный и полномочный посол Эстонии в РФ госпожа Марина Ка-льюранд заявила, что «во время советской оккупации 1940–1941 годов в Эстонии погибло 60 тысяч человек… И, по данным историков, в период с 1944 г. погибло более 100 тысяч человек»[747]. Излишне напоминать, что приведенные послом Эстонии цифры не имеют ничего общего с исторической правдой — как, впрочем, и данные официальной эстонской историографии.

Основанный на архивных документах анализ официальной эстонской историографии советских репрессий на территории республики показывает, что рассказы о «советском геноциде» — не более чем миф.

Но в исторической науке мифам нет места.

Статьи

УМНОЖЕНИЕ РЕПРЕССИРОВАННЫХ: К ВОПРОСУ О ЧИСЛЕННОСТИ АРЕСТОВАННЫХ ЖИТЕЛЕЙ ЗАПАДНОЙ УКРАИНЫ И ЗАПАДНОЙ БЕЛОРУССИИ В 1939–1940 гг.[748]

Двадцать лет, минувшие после распада Советского Союза и «архивной революции», не прошли даром для исследователей советской репрессивной политики. Благодаря доступности архивных документов, российские и зарубежные историки смогли детально изучить общую статистику советских репрессий, механизмы проведения и последствия конкретных репрессивных акций, региональные особенности советской репрессивной политики[749]. Многие темы, связанные с советскими репрессиями, нуждаются в более глубоком всестороннем исследовании[750], однако общая картина советских репрессий уже нарисована и едва ли подвергнется принципиальным изменениям. В этой ситуации очень интересно исследовать механизм появления в историографии заведомо завышенных, находящихся в прямом противоречии с введенным в научный оборот комплексом архивных документов, статистических «данных» о советских репрессиях. Порою эти «данные» восходят к цифрам, изобретенным нацистской пропагандой[751] порою — базируются на неправильных оценках американских советологов времен «холодной войны». Однако самый интересный (в том числе с методологической точки зрения) случай появления подобных «данных» — неправильное истолкование подлинных архивных документов.

Наиболее часто в неумении «прочитать» документ можно заметить не имеющих профильного образования около-исторических публицистов. Так, например, одиозный публицист Ю.И. Мухин попытался объявить