прекрасно понимаю, что отец Андрей не имеет ко всему происходящему никакого отношения, но по странному совпадению он почему-то то и дело оказывается в центре событий, которые могут привести и его, и вас всех к неприятным последствиям. Очень неприятным. К сожалению, уже имеются весьма трагические тому доказательства. Примерно час назад неподалеку отсюда неизвестными был застрелен местный охотник. Некто Василий Боковиков.

— Что ты сказал, жучила кривоногая? — каким-то не своим, сорвавшимся голосом выдавил из себя побледневший Михаил Тельминов и, взяв карабин наизготовку, двинулся на Проценко. Вскинул руку с пистолетом телохранитель, поднял ружье Олег.

— Погоди, Михаил Иванович, — шагнул навстречу Михаилу отец Андрей. — Неправда это. Поверь, я его хорошо знаю. Каким бы он ни был, он далеко не дурак. Не пойдут они на это. Для них это равносильно самоубийству.

— Зачем нам это надо? — поспешил согласиться Проценко, почувствовав, как накатывает очередная волна панического страха. — Мы его и знать не знали. Я лично даже в глаза его не видел. Это ваши дела, ваши разборки.

Уловив страх в словах и глазах Проценко, Михаил вдруг опустил карабин.

— Х…ня! Чтобы Васю достать, таким деловым делать здесь нечего. Я когда в окошко им с дробовика шумнул, пересрали — смотреть, два дня хохотать. Решили, что их убивать собираются. На четвереньках через улицу бежали, следы вынюхивали. Не хуже бурундуков после медвежьей свадьбы. Общий диагноз по вашей психушке — лапша на ушах для слабонервных. Так что кончай чужой огород топтать. Арсений Павлович вернется, за украденный горох отвечать придется. А то вон тот областной профессионал международного спорта с пистолем уже полные карманы стручков накоммуниздил. Видать, хозяин на голодном пайке держит.

— Пускай пользуется, — подхватил насмешку Олег. — Выхлоп сильнее будет, чтобы до города тяму хватило.

— Я смотрю, веселые вы все люди, — пожал плечами Проценко. — Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что, недооценивая ситуацию, вы изначально проигрываете. Плохо, потому что вместо разумного диалога мы имеем неуместную в данных условиях конфронтацию, которая не нужна ни вам, ни нам. Лично я за мирное существование. В противном случае вынуждены будем защищаться. И, может быть, даже нападать. Так и передайте тем, кого по глупости или недоразумению поддерживаете. Еще раз убедительно прошу — хорошенько обо всем подумайте, не вмешивайтесь, не путайтесь под ногами и не стреляйте по окнам. Хотя… Как раз этот выстрел меня больше всего успокаивает. И даже радует. Человек, способный на такие поступки, просто дурак. С дураками же иметь дело хотя и неприятно, но совершенно не опасно.

— Дураками обзываться — в дураках остаться, — неожиданно подал голос Серуня, появляясь из-за кустов с казацкой шашкой, недавно висевшей у Арсения над камином. — У нас, дураков, как говорил покойный Корней Карабешкин, корысть пожить, а у вас, умных, корысть нажить. С точки зрения высшей справедливости, и мы глупые, и вы не слишком умные. Так что не пугайте, господин-товарищ, все там будем. Вы маленько пораньше, а мы, когда Бог даст. Правильно, батюшка, я излагаю?

Отец Андрей невольно усмехнулся, а Проценко неожиданно для самого себя спросил:

— Интересно все-таки, почему мы «пораньше»?

Отец Андрей уже не скрывал насмешливой улыбки.

— Ты же слышал: «С точки зрения высшей справедливости».

— Я смотрю, местные алкаши к тебе уже прислушиваться начинают.

— А мы что, не люди? — снова вмешался Серуня.

— Еще какие! Как говорил покойный Карабешкин — лучшая часть человечества.

— Точно, говорил! Ты что, знал его, что ли? — искренне удивился Серуня.

— Шеф, по-моему, пора завязывать. Зря время теряем.

— Сам вижу. Надеялся на разговор, получился базар. Андрей, я все-таки хотел бы как единственному разумному здесь человеку дать тебе дружеский совет. За этим сюда и шел.

— Если честно, побаиваюсь я твоих дружеских советов. Разве только выслушать и поступить наоборот.

— Поступай, как считаешь нужным. Но мне будет легче жить, зная, что я тебя предупредил. В общем, если не хочешь здесь сгинуть, не исключено, что без следа, немедленно уезжай. Вспомни о Марине, о дочке. Неужели ты до сих пор не понял, что тебе здесь не место? Не нужен им Бог! Без него им живется гораздо лучше. Легче убивать, легче пить, насиловать, вешаться, стреляться, ненавидеть себе подобных и себя самих. Это их гены, их менталитет. Их гибель давным-давно запрограммирована их предками и всем, что творилось и творится вокруг. И ты ничего с этим не поделаешь. Уезжай, не мешай!

— Не мешать чему?

— Тому, что неизбежно. Счет идет уже на часы, на минуты. Уезжай!

— Судя по всему, я тебе очень мешаю, если ты пришел на эти переговоры?

— Жаль, что ты не хочешь меня понять. Очень жаль. Прощай.

Он уходил, не оборачиваясь. Телохранитель отступал следом, не опуская пистолета и внимательно отслеживая каждое движение сбившихся тесной кучкой людей. Когда они скрылись за углом соседнего дома, Серуня, взмахнув шашкой, срубил одиноко торчавший посреди грядки подсолнух.

— Насчет Василия брехня в целях дезинформации. В настоящий момент они с Егором Рудых и прочими… сочувствующими на тот берег уже переправились, — хмуро пояснил Михаил и, неожиданно притянув Серуню за ворот, довольно сильно встряхнул. — Но если Аграфене хоть слово на данную тематику, своими руками…

— В голове даже не держал, конечно, брехня, — испуганно согласился Серуня.

— Она там ворота сторожит, за нас переживает. Скажем, что вот он по ошибке стрельнул. — Михаил показал на Олега. — Показалось, и стрельнул. А может, не показалось. В общем, все пока нормально, все живые и здоровые. Пошли в дом. Поутрянке сюда уже никто не насунется. Жалко Кармак сбежал. Придется теперь одним глазом спать, другим кемарить.

Стараясь не наступать на заросшие грядки, Михаил пошел к дому. Серуня заторопился следом.

— Подожди, Михаил Иванович, — остановил его отец Андрей. — У нас там, в летнике, гость обретается. Без спросу привел, выхода не было.

Увидев, что Михаил сразу насторожился и даже скинул с плеча карабин, поспешил успокоить:

— Гость совершенно беспомощный, безопасный. Ни двигаться, ни шевелиться без посторонней помощи не может.

Михаил на всякий случай все-таки передернул затвор.

— Кто такой?

— Кандей, — ответил за отца Андрея Олег.

— Ни себе хрена! — прошептал Серуня, отступая на