и равномерно для всех товаров и услуг. У обоих ничего не получилось. Современная теория денег неопровержимо продемонстрировала, что такие неравномерность и неодновременность неизбежно сопутствуют любым изменениям количества денег и кредита[126].

В условиях системы всемирной инфляции или всемирной кредитной экспансии каждая страна будет стремиться к тому, чтобы оказаться в числе выигрывающих, а не проигрывающих. Каждая будет требовать как можно больше дополнительных бумажных денег или кредита для себя. Поскольку устранить отмеченные выше различия невозможно и найти справедливый принцип распределения не удастся, неизбежно возникновение конфликтов, улаживать которые мы не умеем. Густонаселенные бедные страны Азии, например, будут требовать распределения новых денег пропорционально численности населения, но такая процедура приведет к тому, что цены на производимое ими сырье будут расти быстрее, чем на покупаемые ими промышленные товары. Богатые страны будут требовать распределения пропорционально национальному доходу или товарообороту или чему-то в этом роде. Согласие в этом вопросе недостижимо.

7. Планирование международных займов и инвестиций

Наиболее поразительны предложения по организации международного планирования иностранных займов и инвестиций. Цель предложений – справедливое распределение имеющегося капитала.

Представим себе, что американские капиталисты собрались предоставить заем правительству Венесуэлы или инвестировать в добычу чилийской меди. Что здесь может сделать международный орган? Очевидно, что он не сможет заставить американских капиталистов изменить свои планы и ссудить деньги не Венесуэле, а Китаю или инвестировать их не в чилийские рудники, а в персидские железные дороги.

По каким-то своим соображениям американское правительство может пожелать субсидировать строительство автомобильных дорог в Мексике. Неужели международная власть прикажет ему вместо этого просубсидировать греческие текстильные фабрики?

Экономический национализм разрушил международный рынок капитала, как и все другие отрасли экономического интернационализма. Поскольку инвестиции и кредиты – это не благотворительность, а бизнес, капиталисты потеряли интерес к вложению средств за рубежом. Потребуется много сил и времени, чтобы восстановить международный рынок денег и капитала. Вмешательство международных властей здесь ничему не поможет, а, скорее, затормозит восстановление.

Как правило, профсоюзы враждебно относятся к экспорту капитала, потому что хотят как можно выше поднять предельную производительность труда в отечественной промышленности. Многие правительства установили общее эмбарго на экспорт капитала; для операций по международному кредитованию и вложению капитала нужны особые правительственные лицензии. Маловероятно, что сразу после войны в этом деле все в мгновение ока переменится.

Бедные страны сделали все возможное для развала международного рынка капитала. Причинив иностранным капиталистам и предпринимателям максимальный ущерб, какой только могли, они теперь жаждут новых вливаний иностранного капитала. Но сегодня они встречают только отказ. Капиталисты стороной обходят ненадежных заемщиков, а профсоюзы не хотят, чтобы капитал эмигрировал.

Глава XII Проекты мирного урегулирования

1. Контроль над вооружениями

Было бы иллюзией считать, что сегодня какая-либо из стран готова отказаться от протекционизма. Поскольку правящие партии предпочитают политику государственного регулирования экономики и национального планирования, они не могут ликвидировать возведенные их странами торговые барьеры. Так что побудительные мотивы для войн и завоеваний не исчезнут. Каждому народу придется быть готовым к отражению агрессии. Единственным средством избежать войны будет готовность к войне. Вновь станет верна старая поговорка – Si vis pacem para bellum{129}.

Но даже устранение торговых барьеров не станет гарантией мира, если одновременно не будут упразднены миграционные барьеры. Сравнительно перенаселенные страны вряд ли станут терпеть положение дел, увековечивающее их низкий уровень жизни. С другой стороны, очевидно, что ни одна страна не может, не рискуя собственной независимостью, открыть границы для граждан тоталитарных стран, нацеленных на завоевания. Таким образом, мы вынуждены признать, что в настоящих условиях никакие проекты не в состоянии устранить глубинные причины войн. Перспективы установления более мирных международных отношений в послевоенный период не особенно радужны.

Весьма сомнительно даже, стоит ли после поражения Германии заключать с ней мирный договор. За последние 30 лет произошли существенные перемены. Международные договоры вообще, и особенно мирные договоры, перестали быть тем, чем были в прошлом. И в этом повинны не только немцы, которые бахвалились тем, что договоры – не более чем клочки бумаги. Часть вины лежит в том числе и на союзниках.

Одним из грубейших промахов Союзных держав в 1919 г. была неуклюжесть, проявленная в организации мирных переговоров. Столетиями переговоры о мире велись так, как подобает джентльменам. Представители обеих сторон, победившей и побежденной, встречались как цивилизованные люди, которым нужно переговорить о делах. Победитель не унижал и не оскорблял побежденного; с ним обращались как с джентльменом и с равным. Взаимные проблемы обсуждали вежливо и спокойно. Этого требовали устоявшиеся нормы и ритуалы дипломатии.

Союзные державы нарушили эту традицию. Им доставляло удовольствие проявлять оскорбительное высокомерие по отношению к представителям Германии. Их поселили практически как арестантов: часовые у дверей, никто не имеет права покидать помещение. Их, как пленников, доставили с железнодорожной станции в выделенные для проживания помещения, а оттуда в зал заседаний, а потом точно так же обратно. Когда немцы вошли в зал заседаний, представители держав-победительниц ответили на их приветствие открытым презрением. И никаких разговоров между представителями победителей и побежденных. Немцам вручили проект договора и попросили к определенной дате вернуть ответ в письменном виде.

Непростительное поведение. Если союзники решили порвать с давней традицией международного права, в соответствии с которой обсуждение происходит в устной форме, им следовало заранее уведомить об этом правительство Германии. Тогда немцы могли бы не присылать делегацию, в которую входили видные государственные деятели. Для процедуры, избранной союзниками, немцы могли бы ограничиться присылкой офицера связи. Но преемники Талейрана и Дизраели желали сполна насладиться триумфом.

Однако даже если союзники вели бы себя вежливее, содержание Версальского договора было бы примерно таким же. Когда война заканчивается решительной победой одной стороны, мирный договор всегда диктуется победителем. Побежденные соглашаются на условия, которых не приняли бы ни при каких иных обстоятельствах. Мирный договор – это всегда принуждение. Потерпевшая поражение сторона уступает, потому что не в силах продолжать борьбу. Суд может аннулировать договор между гражданами, если одна из сторон в состоянии доказать, что вынуждена была подписать его под давлением. Но идеи гражданского права не приложимы к договорам между суверенными государствами. Здесь пока еще господствует право силы.

Немецкая пропаганда запуталась в столь очевидных вопросах. Немецкие националисты выдвигали тезис, что Версальский договор ничтожен, потому что был навязан силой, а не добровольно принят Германией. Отказ от Эльзаса и Лотарингии, польских областей и северного Шлезвига не имеет законной силы, потому что Германия вынуждена была принять эти условия. Но они демонстрировали непоследовательность, не