заплетены в длинную косу. Улыбаясь Клитемнестре, она делает несколько шагов вперед, но затем замечает незнакомца и замирает на месте. Она его знает.

– Омой ноги этому человеку, Эйлин, – приказывает Клитемнестра.

Эйлин поспешно опускается на колени перед незнакомцем.

Пока она развязывает его сандалии и омывает ноги, Клитемнестра всматривается в его лицо, ища хоть какой-то намек на то, что он тоже узнал Эйлин, но гость, похоже, не помнит служанку. Впрочем, Эйлин сильно изменилась с тех пор, как Клитемнестра появилась во дворце, а значит, кем бы ни был этот человек, он не появлялся в Микенах много лет, иначе Клитемнестра тоже узнала бы его.

Вдруг она понимает, кого он ей напоминает.

Эйлин насухо вытирает ноги гостя чистой тканью и завязывает его сандалии, а затем тут же спешит скрыться в полумраке аванзала. Незнакомец поворачивается к Клитемнестре:

– Раз вы поклялись дать мне убежище, я назову вам свое имя.

– Нет нужды, – с прохладцей отвечает она. – Ты Эгисф, сын Фиеста, двоюродный брат моего мужа.

Он вздрагивает. Двигает челюстью, словно жует язык. Позади него Эйлин наблюдает за разыгрывающейся сценой, прикрыв рот ладонью.

– Вы очень умны, – отвечает он.

– А ты очень глуп, если решил, что можешь явиться сюда и утаить, кто ты такой.

– Я прожил в тени лесов и дворцов много лет. Меня не узнал ни один муж.

– Но я не муж, – отвечает она с улыбкой.

Он улыбается ей в ответ, не в силах сдержаться. Улыбка кажется чужеродной на его лице, словно не появлялась там много лет. Она обнажает другую его сторону, более ребяческую, менее настороженную.

– Вам рады в этом дворце, – говорит она. – Никто не причинит вам вреда. Ступайте. Мы с вами встретимся за ужином.

– Моя госпожа, – отвечает он с легким поклоном, а затем резко разворачивается и уходит прочь. Она наблюдает, как он удаляется, минуя фрески и колонны.

Она не может распознать охватившее ее ощущение, словно в ней внезапно вспыхнуло пламя и теперь сжигает ее изнутри. После девяти лет страданий и интриг это неожиданно. К добру это или нет – она узнает совсем скоро, но как бы там ни было, ее меч при ней и она не боится нанести удар.

К тому времени, когда она заканчивает принимать просителей, ужин уже почти готов. Коридоры наполняют ароматы лука и пряностей, от которых урчит в животе. Она отпускает из мегарона всех, кроме Эйлин, и приказывает закрыть двери. Когда в опустевшем зале воцаряется тишина, она устраивается у очага и приглашает служанку присоединиться к ней.

– Когда-то ты рассказывала мне, что Эгисф не был так жесток, как другие члены его семьи, – говорит она, – и что ты не боялась лишь его одного. Но он заявляется сюда с мечом на поясе и отказывается называть меня царицей. Мне стоит ему доверять?

Эйлин разглядывает свои молочно-бледные руки, сложенные на коленях.

– Он спас мне жизнь, – тихо отвечает она.

– Ты об этом не рассказывала.

Эйлин разглаживает тунику, помявшуюся на уровне колен.

– Когда Агамемнон и Менелай пришли брать город, я была в покоях Эгисфа: чистила факелы и складывала шкуры. Не знаю, где был он сам. С поста у Львиных ворот донесли, что в стене пробита брешь, и я услышала, как воины начали готовиться к сражению. Я не знала, куда бежать, поэтому осталась там, где была. Потом пришел Эгисф. Я думала, что он ищет отца. Он спросил меня, что я делаю в его покоях, и выволок меня оттуда. Он приказал мне бежать за ним, и я побежала. Я спотыкалась, падала, но он помогал мне подниматься. Он отвел меня на кухню и приказал сделать вид, будто я там работаю. «Тех, кто прислуживает в царских покоях, убьют в первую очередь», – сказал он. А потом – исчез. Скрылся в тоннеле, что ведет к дальним воротам. Когда Агамемнон и Менелай взяли дворец, они первым делом перерезали всех слуг в царских покоях, как и сказал Эгисф. Потом заживо сожгли царя Фиеста – мы долго слышали его крики, а всех остальных допрашивали о том, где прячется Эгисф.

– И ты ничего не рассказала мне?

– Нет, моя госпожа. Надеюсь, вы простите меня.

– Он спас тебе жизнь, тут нечего прощать.

Эйлин кивает, робко и благодарно улыбаясь.

– И всё-таки я не могу доверять такому человеку, как он, – продолжает Клитемнестра. – Ты понимаешь почему?

– Я не очень разбираюсь в политике, моя госпожа.

– В ней никто не разбирается.

Эйлин задумывается.

– Он хочет отомстить Агамемнону и Менелаю.

– Да, но они оба сейчас далеко. И всё же Эгисф прибыл в Микены сейчас, а не когда Агамемнон был здесь. Почему?

– Здесь вы. И ваши дети.

– Да. А ты помнишь, что Атрей сделал со своим братом Фиестом?

Эйлин опускает взгляд.

– Он убил его детей и скормил ему за ужином.

Клитемнестра встает и принимается ходить вокруг очага.

– Эгисф явился сюда не для того, чтобы подружиться с микенской царицей. Либо он хочет вернуть себе трон, принадлежавший его отцу, либо он ищет отмщения. Каковы бы ни были его мотивы, нам нужно быть осторожнее.

Эйлин боязливо поднимает взгляд.

– Я не думаю, что его милость Эгисф собирается убивать детей, моя госпожа.

– Почему нет?

– Эгисф очень скрытный человек. Если бы он хотел убить вас или ваших детей, он бы сделал это тайком и уж точно не стал бы перед этим показываться вам на глаза.

Клитемнестра останавливается. Она не может сдержать улыбку.

– Ты говоришь, что не разбираешься в политике, но ты разбираешься в людях. Это практически одно и то же.

К ужину она надевает свою дорогую пурпурную тунику и серьги с драгоценными камнями. Морщин на ее лице прибавилось, под большими темными глазами резко выделяются острые скулы, но тело осталось прежним: всё такое же стройное и вытянутое, под кожей ярятся мускулы.

У выхода из гинецея ее поджидает Орест.

– Я пришел сопроводить тебя на ужин, мама, – говорит он, – раз теперь у нас по дворцу разгуливает чужак и предатель.

Клитемнестра, смеясь, приглаживает один из его локонов. У Ореста ясный, внимательный взгляд – сложно представить, каким робким и вечно напуганным он был когда-то.

– Не насмехайся над ним за ужином, – говорит Клитемнестра, пока они идут по комнатам с расписными стенами. По мере приближения к трапезной коридоры становятся всё светлее. Они слышат, как шепчутся служанки вокруг. Клитемнестра знает, что все они не сводят глаз с ее сына – он стал привлекательным молодым мужем, и девицы во дворце вьются вокруг него, точно пчелы вокруг улья.