правила Спартой вместе с мужем, которая учила своих детей сражаться в гимнасии и порой будила дочерей среди ночи, чтобы тайком прогуляться в свете луны. Она держала их за руки и смешила до тех пор, пока глаза Елены не начинали светиться абсолютным счастьем.

Она не оплакивала ту Леду, которая отступила в сторону, пока ее муж сговаривался с Агамемноном. Та Леда умерла для нее уже давно.

Сейчас же она пытается представить свою сестру в Трое, в городе, где ее все ненавидят. Она отправила своих лучших разведчиков объехать всю Элладу и привезти любые вести о войне, но они ничего не сказали о Елене. Значит, сестра еще жива. Удивительно, но она находит в этом успокоение, хотя это знание отдает во рту горечью, похожей на пепел.

Елена жива, а Ифигении нет. Она потратила всю свою жизнь на то, чтобы защитить сестру, но это несправедливо.

Ты предпочла бы, чтобы умерла Елена?

Она закрывает глаза. Вот они вместе, детьми плавают в водах Еврота, их нагие тела плещутся в прозрачной воде, а руки крепко обхватывают друг друга. Всегда непросто решить, равноценны ли жизни. И к тому же – бессмысленно. Мертвые уже мертвы.

Она возвращается во дворец, оставляя свои мысли в саду. Ее страдания по судьбе дочери остаются парить в небе, точно бесконечная молитва.

27. Волчий оскал

Под палящим летним солнцем Клитемнестра следует за Электрой, они проходят меж палаток торговцев. Мимо снуют люди, их лица – бронзовые от загара, а кожа на руках растрескалась от работы. Какой-то мужчина нарезает свиные окорока, его топор и фартук выпачканы в свежей крови. Женщина подвешивает обезглавленных кур за лапы, темноволосая девочка раздает яблоки из большой корзины. Клитемнестра останавливается у лотка с диадемами, драгоценные камни сверкают так ослепительно, что кажется, будто солнечный свет льется именно из них. Украшения для знати. Торговец склоняет голову и приветствует их, глядя Клитемнестре под ноги: «Моя госпожа, – говорит он. – Царевна».

Электра проводит пальцами по тонкому золотому обручу для волос с подвесками в форме листьев. Он пойдет к ее бледной коже, думает Клитемнестра, но Электра устремляется дальше. Люди заполоняют улицы в поисках местечка под солнцем, точно ящерицы.

Клитемнестра вспоминает свою утреннюю беседу со старейшинами, то, как надменно и грубо они с ней говорили. Они настаивали на том, что Эгисфа нужно взять под стражу и держать его в заложниках до возвращения Агамемнона.

– И какой в этом будет толк? – спросила она. – У него не осталось семьи. Никто не заплатит за него выкуп.

– Тогда следует держать его в темнице, пока царь не решит, как с ним поступить.

– Царь отсутствует уже девять лет, – ответила она. – И всё это время я правила городом и защищала его. Но вы по-прежнему отказываетесь признавать мою власть.

Они не нашли, что ответить, и она с удовольствием отметила поражение, отразившееся в их взглядах.

– Ты считаешь предателя Эгисфа красивым? – спрашивает Электра, отрывая ее от размышлений. От солнца у нее раскраснелись щеки, она невозмутимо поглаживает собаку, словно только что задала самый невинный из вопросов.

– Я об этом не думала, – отвечает Клитемнестра. Это ложь. Вообще-то она задумывалась о том, чем же он так ее волнует, но так и не смогла найти ответ. – А ты?

Электра приподнимает платье, чтобы перешагнуть через рассыпанные на земле фрукты, которые кто-то оставил гнить.

– Я думаю, когда-то он был красивым. Сейчас он слишком сильно боится самого себя.

– А ты, значит, его совсем не боишься?

– Нет. Мне просто интересно, как такой человек мыслит. У него глаза как лед, они отгораживают тебя, не дают заглянуть глубже. – Клитемнестра улыбается про себя. Дочери, должно быть, невыносимо чувствовать себя отгороженной от чьих-то мыслей – ей, которая всегда вглядывается в лица людей, пытаясь разгадать их планы и побуждения.

Они доходят до конца улицы. Скульптуры львов, залитые солнечным светом, величественно восседают на воротах и равнодушно глядят своим пустым, безжизненным взором. «Микенские цари – это львы, – сказал однажды Агамемнон, – охотящиеся на слабых». Когда она заметила, что скульптурные звери больше похожи на львиц, он рассмеялся. Стал бы он смеяться сейчас, когда львица сидит на его троне?

Клитемнестра направляется ко дворцу, Электра идет следом, продолжая делиться своими размышлениями.

– Я спрашивала женщин на кухне, – сообщает она. – Они говорят, что Эгисф родился, когда его отец Фиест изнасиловал собственную дочь, Пелопию. Она совершала жертвоприношение в храме, а он взял ее в темноте и исчез прежде, чем она смогла разглядеть его лицо.

– Женщины во дворце много болтают, – замечает Клитемнестра.

– Пелопия не знала, что это ее отец надругался над ней. Ей было так стыдно, что она отослала ребенка прочь, и его воспитал Атрей, а значит, Эгисф вырос вместе с Агамемноном. – Она перестала называть его отцом в присутствии Клитемнестры с тех пор, как та много лет назад швырнула в нее кубок. Теперь все ее дети называли отца «Агамемнон». Как они называли его, пока ее не было рядом, Клитемнестра не знала. – Когда Пелопия отсылала Эгисфа, она дала ему меч, Фиестов меч. Только она не знала, что он принадлежал ему. Она выкрала его, перед тем как Фиест исчез из храма. И когда Атрей послал Эгисфа убить Фиеста, тот признал сына и убедил его перейти на свою сторону.

Клитемнестра знает, что Электра пересказывает эту историю, чтобы лучше понять Эгисфа. У нее ничего нет, кроме этих историй, поэтому она изучает их в мельчайших подробностях, пока не начинает ощущать свою власть над ними. Столько лет прошло, а она так и не поняла, что женщины редко получают настоящую власть.

– Интересно, знает ли он, что его отец изнасиловал его мать? Наверняка знает, это ведь всем известно. И если знает, что он думает об этом? Простил ли он отца?

Мимо них проходят женщины с полными руками смокв, лимонов и винограда. Фрукты такие яркие что издалека похожи на цветы.

– Ты знаешь, где сейчас Пелопия? – спрашивает Клитемнестра.

– Нет.

– Она убила себя.

По лицу Электры пробегает тень. Она опускает взгляд, ее щеки заливает краска. Солнце взбирается всё выше в пустое небо, и до конца пути Электра не произносит больше ни слова.

Плод насилия и кровосмешения. Ребенок, рожденный ради отмщения. Нежеланный для матери, брошенный в лесу, взятый на воспитание тем самым человеком, которого он должен был убить, когда вырастет. Сколько же всего повидал Эгисф? Сколько боли вынес? Ответы на ее вопросы, кажется, вырезаны у него на лице, как шрамы, а секреты