Короче, Крамеш всё больше и больше ощущал себя словно в заряженных гневом и раздражением взрывooпaсных парах.

А уж сев за стол и тут же получив от Сокола очередной нелепейший приказ, он и вовсе едва-едва сдерживался, чтобы не заорать от ярости и не начать применять морок ко всем, кто подвернулся под крыло.

«Ничего-ничего… а ты как думал? – хмыкал Сокол, который намеренно «увеличивал подогрев ситуации». – Ты ж никогда сам себя не контролировал – всегда был под властью деда, а потом жил по команде заказчиков, а дальше – под моими приказами. Теперь у тебя за спиной сила, нет, силища, которая рвётся наружу, а воля для сдерживания – только твоя собственная. Непривычная к этому. А вокруг всегда, ВСЕГДА будет кто-то, кто решит использовать тебя в своих интересах. И, прости, я не жажду получить от тебя удар – хватило мне науки!»

Соколовский стал чаще оставаться в своём кабинете на ночь, а ещё… ещё перестал запирать сейф, где так и стоял поднос с камнем, полученным от опрометчивых Крамешевых родственников.

«Сдаётся мне, они тоже видели ту запись, – размышлял Сокол, невесело вздыхая. – Вот интересная штука эти клятвы! Вроде как точно-точно нельзя разорвать. В смысле, разорвать-то можно, но тут же неминуче погибнешь сам, а потом, ррраз, и находится такая книжечка с рецептиком да камушек к ней!»

Филипп мрачно покосился на камень, мягко посверкивающий янтарным блеском через приоткрытую сейфовую дверцу, и фыркнул: «Нет, правда, за это тоже в уплату возьмётся много чего, но это уже второй вопрос… мелким шрифтом писанный. И, сдаётся мне, Крамешу про это никто каркать не станет!»

Его подозрения полностью подтвердились, когда…

Когда Крамеша, возвращающегося из очередного полёта по заданию хозяина, догнал его отец.

– Кррайн! – оклик ворона, который когда-то так много для него значил, едва не заставил Крамеша сбиться с ритма мерных взмахов крыльев.

– Кррайн, постой! – отец-то был не в пример более мощных статей, недаром его когда-то выбрали в мужья «вороньей царевне», так что догнал он сына запросто.

– Мне не о чем с тобой говорррить, – каркнул Крамеш.

– Тебе прриятно навеки оставаться ррабом? – отец и не думал отставать, благо инструкции от тестя, тёщи и жены были получены вполне ясные, а кроме них… была ещё и собственная игра, и уж её-то он не собирался проигрывать.

«Только не теперрь! – думал ворон. – Сейчас-то я могу полностью ррасплатиться за всё! За все годы унижений, за их прроклятый моррок. И мало того что ррасплатиться, но и получить своё по прраву! Но сначала я буду делать всё, как они скажут… пока мне это выгодно, пока это в моих интерресах! Ещё немного, в самый рраспоследний рраз!»

Он легко обогнал малосильного в полёте сына и прокаркал, зависнув прямо перед ним:

– Есть способ рразорвать клятву, которрую ты дал Соколу!

– И погибнуть в тот же миг? Ты настолько меня ненавидишь? – не сдержался Крамеш, хотя и не собирался общаться с родственником.

– Да нет же! Можно воспользоваться камнем! Он даёт возможность освободиться и не стать самому жерртвой, – заторопился отец.

Ни один из воронов не видел, что высоко, гораздо выше, чем летели они сами, парила ещё одна птица, легко и привычно удерживая себя на немыслимой высоте.

Через час вернувшийся в гостиницу Соколовский достал подносик с камнем, рассмотрел его со всех сторон и вернул назад, снова чуть прикрыв дверцу сейфа: «Ну вот… что и требовалось доказать. Какой же я умный! Теперь-то ему точно впарили рецептик… А дальше всё будет зависеть только от его сил. Крайне ограниченных, если честно».

Крамеш вернулся позже, получил ещё порцию нелепых заданий, молча кивнул, старательно не глядя в сторону сейфовой дверцы, и торопливо ушёл.

«От греха подальше? – подумал Соколовский, неотрывно глядя в спину уходящего. – Терпеть не могу воронов! Ну что за беда с ними? Как только делаешь этому племени хоть что-то хорошее, тут же об этом жалеешь! Ну… сколько ты ещё выдержишь?»

Крамеш чувствовал себя так, словно к сердцу накрепко присосался какой-то червь, неотвязно грызущий его, наполняющий тревогой и отчаянием пополам с яростью.

«Да… я не должен! Я не могу! Но… я же рраб, и это навсегда. Я прросто хочу свободы. Рразве это так плохо? Рразве мне нельзя самому жить так, как я хочу? Почему, а?»

Он практически перестал приходить на Танину кухню… Просто потому что, когда там была только Таня, он успокаивался, но ему и не хотелось этого покоя, не хотелось примиряться со своей несвободой. А когда был кто-то ещё, хотелось заморочить их всех и отогнать от Татьяны своей силой.

«Нет уж… никто тебе сейчас не поможет! – беззвучно констатировал Сокол, прекрасно понимающий, что именно происходит с Крамешем. – Даже Таня тебе не поможет, просто потому что в самые чёрные глубины сердца близких не пускают – иначе можно их лишиться. А ну как испугается она тебя, отшатнётся, зажжёт ещё большую ярость!»

Примерно так и происходило… Ну как можно описать Татьяне тот рецепт, который он услышал от отца?

– Тебе надо всего-то взять тот камень, взять и провести по нему ножом, он засветится, а потом напоить камень – чуть порезать себе лапу, а потом… потом ты и сам понимаешь, что надо сделать. Только вот камень разобьёт твою клятву, и ты останешься жив. Но запомни – сам камень забери с собой, он какое-то время должен быть с тобой!

Крамеш помнил и свой ответ:

– Убиррайся от меня! Прррочь!

– То есть ты прредпочитаешь быть рррабом? Навеки, да?

– Не смей ко мне прррилетать! Ппрочь!

– Да я-то улечу… А вот сможешь ли ты спррятаться от самого себя? Ты же Веррхолётный, чтоб ты там себе не думал. В тебе великая сила, а ты… ты как цыплёнок, глупый вылупень на полетушках! Рррабская пррислуга.

Насмешливое карканье отца звучало в голове Крамеша, но он держался…

«Я не могу! Нельзя даже думать об этом!»

Только вот затем пришли сны, тяжёлые, бесконечные сны, в которых он спускался с чердака, шёл по коридору к кабинету Соколовского, беззвучно приоткрывал дверь, даже и не подумавшую скрипнуть под его рукой, и входил…

На столе янтарным боком отсвечивал камень, который на свою беду выторговал Сокол, а руку Крамеша холодила рукоять ножа.

«Напои камень. А потом…» – неотвязно, бесконечным свистом ветра звучали в голове слова отца.

Соколовский спал, безмятежно забросив руки за голову, шаг вперёд, ещё шаг…

Крамеш и так-то никогда не топал, а уж во сне-то и вовсе шёл беззвучно.

Что трудного в том, чтобы дойти