– Людмила. Или Люда, как хотите.

– Спасибо вам, Людмила. Я позвоню вечером вашему мужу…

– Косте. Константин он.

– Вот и отлично.

Плюхнувшись на сиденье поджидавшего нас такси, я перевела разговор Джонатану.

– Теперь нам надо решить, стоит ли звонить ее сыну, Косте. Он теоретически мог слышать от матери мою историю… Но тогда придется ему рассказывать правду.

– Вряд ли он что-нибудь знает, – проговорил Джонатан в ответ. – Иначе бы Кости тоже уже не было в живых… Но я не думаю, что мы чем-то рискуем, если расскажем ему правду. Попробуем.

У нас было три свободных часа до восьми, и мне не хотелось их терять. Но я не имела понятия, что мы можем предпринять за оставшееся время.

– Послушай, – заговорила я, – может, нам попробовать пробраться в архивы роддома? Должны же где-то быть записи о нашем рождении!

– «Где-то». В каком именно роддоме? Мы ведь даже не знаем точно, где рожала Зазорина.

– Ну надо же с чего-то начать… Начнем с этого.

– Ты думаешь, что, провернув подобное дело, Куркина не постаралась фальсифицировать все записи так, чтобы потом никто ни о чем не смог догадаться? Это было бы крайне неосторожно с ее стороны.

– Но не могла же она одна устроить так, чтобы все записи, все справки были подделаны… Джонатан! Ты гений!

– Ты это только сейчас поняла? – осведомился Джонатан.

– Ты еще и сам не понял! Послушай: Шерил пристроили американцам. И я тебя уверяю, что никто не рискнул бы документально зафиксировать подобный акт передачи ребенка! Да еще в брежневские времена! Да еще если вспомнить, что Вирджини тоже все делала тайком! Так что мы в архивах, конечно же, ничего не найдем!

– И чему же ты тогда так радуешься?

– А тому, что Куркина не могла все это сделать одна! Даже если она являлась главной акушеркой, то фальсифицировать все записи, все бумаги она не могла одна, это было не в ее власти!

– Ей должен был помочь прежний директор.

– Именно! Главврач у нас это называется. Надо его разыскать!

– Как?

Действительно, как? Снова идти к тому южному-нежному и смотреть в его похотливые глаза? А я еще так неосторожно брякнула про мужа напоследок…

Но выбора у меня не было.

Я его увидела в коридоре. Он разговаривал с двумя женщинами в белых халатах и, заметив меня издалека, отвернулся, давая понять, что я его больше не интересую.

Я сделала вид, что не заметила, и, жизнерадостно прибавив шагу, подлетела к нему с улыбкой до ушей:

– О, I am, я вас just looking for!

Женщины смешались от моей американской наглости и отступили на несколько шагов, но главный смотрел на меня по-прежнему сурово. Я схватила его под руку и потащила по коридору, темпераментно тараторя:

– Мой мужь уедет по делам на тrи дня, я хочу to visit Москва с вами, вы мне пrедлагали, вы очень любезный человек, rусские вообще очень любезный люди, я так люблю Russia!

Главврач купился с такой быстротой, что я даже удивилась. Расплывшись в улыбке, он заверил меня, что он всю жизнь мечтал быть к услугам такой леди, как я, вот только…

Он глянул на часы.

– Я смогу освободиться через полтора часа!

– Очень хоrошо! Я за это вrемя смогу to visit бывшего главвrача, только мне нужен его адrес! Моя кrестная, пrед­ставляете, пеrеехала, я ее не нашла, и I think что бывший главвrач что-нибудь знает!

Потоптавшись, не зная, что делать с поджидавшими его женщинами, от которых я его столь нагло увела, он наконец кивнул им:

– Я буду через десять минут.

И через десять минут в моих руках был нужный адрес! Я чмокнула трепетавшего от предвкушения вечера наедине со мной мужчину в щеку, пообещала перезвонить ему в половине седьмого и исчезла из поля его зрения.

Надеюсь, что навсегда.

Ехать предстояло в район Остоженки. Решено было не звонить: разве по телефону объяснишь, кто мы такие и зачем разыскиваем Нину Александровну Демченко, бывшего главного врача роддома имени Ленина, ныне имени Ахматовой?

Я попросила Джонатана остаться в такси: присутствие незнакомого мужчины могло испугать пожилую женщину, если она была в квартире одна. Мошенничества, ограбления, убийства – не было дня, чтобы о них не рассказывали в новостях и криминальных рубриках газет, и теперь не то что мужчине – женщине боялись дверь открыть.

Однако на мой настойчивый и продолжительный звонок никто не ответил.

Я уже собралась было возвращаться к поджидавшему меня в машине Джонатану, как вдруг соседняя дверь распахнулась и на пороге показалась девочка лет двенадцати. Несмотря на свой юный возраст, она была подкрашена, в ушах сережки, темные распущенные волосы лежали аккуратной гривой на цветастой дутой куртке и только крошечная, несмотря на мороз, вязаная шапочка венчала ее макушку. На худых голенастых ногах были высокие облегающие сапоги на каблуках. Будь я ее матерью, я бы ни за что не разрешила появляться ей в таком вызывающем виде на улице.

Обежав меня взрослым, женским, оценивающим взглядом, который отметил и мою одежду, и мою стрижку, и обувь, и сумочку, девчушка, наконец, мне улыбнулась и сказала:

– Их никого нет. На работе.

– А разве Нина Александровна не на пенсии?

– Нина Алексанна? – Девочка заперла свою дверь ключом на длинной веревке и повесила его себе на шею, аккуратно заправив под куртку. – Нина Алексанна умерла уже. Теперь тут другие живут, молодые, Валя и Женя.

Оставалось загадкой, какого они пола, эти Валя и Женя, но я не стала спрашивать. Я только поинтересовалась:

– Родственники?

– Не. Молодожены. Им их родители купили квартиру Нины Алексанны в подарок на свадьбу.

– А что же, у Нины Александровны нет родственников?

– У ней муж был, так он тоже с ней и умер, а их дочка с мужем в Израиле живет. Они и продали ее квартиру. Моя мама еще им помогала, потому что они ненадолго сюда приезжали, на похороны, им некогда было заниматься продажей, вот моя мама и помогла. А вы тоже в Израиле живете? Или, может, в Америке?

– Почему это? – удивилась я.

– А на вас такие вещи классные, как у Маргариты. Она их в Израиле купила.

– Это дочка Нины Александровны?

– Ну да. А сейчас если кто не в Израиле живет, тот в Америке.

– Да нет, я тут живу, в Москве. А вещи, ты права, заграничные.

– Красивые. Особенно сапожки.

На мне были короткие сапожки из мягкой черной кожи, на высоком каблуке, элегантные и весьма сдержанные. Удивительно, что они понравились вдруг этой малявке, чьи представления о моде, если судить по ее одежде, были просто плачевны.