– А вы не манекенщица?

– Нет, – усмехнулась я.

– Вы могли бы. Вы такая высокая и красивая… Вы знаете, сейчас есть такие агентства специальные, туда берут высоких и красивых девушек, и платят им – закачаешься! Вам надо туда сходить. Представляете, носить потрясающие платья целый день, сниматься по телевизору и еще за это бешеные бабки получать! Мечта! Я обязательно туда пойду, когда вырасту. А у вас жвачки нет?

У меня жвачки не было. Но зато на дне сумки валялись маленькие фруктовые леденцы – еще из Парижа. Я пошарила, вытащила несколько и протянула девочке:

– Смотри-ка, это даже лучше, чем жвачка: вот апельсиновая, вот лимонная, малиновая, клубничная…

Деловито пересмотрев все фантики, она выбрала апельсиновую и сунула ее в карман.

– Бери все. Тебя как зовут?

– Оля. А вас?

– И меня Оля.

– Вот здорово! А вы ей кто будете, Нине Алексанне?

– Я… Наши матери были когда-то знакомы… И я… и моя мама попросила меня ее разыскать…

– Жалко, что вы пораньше не пришли, когда она еще живая была.

– Давно она умерла?

– Сегодня что у нас? Четвертое января? Тогда уже три месяца назад получается.

Три месяца назад! Начало октября! Через какую-то неделю после акушерки Куркиной!

– А число не помнишь?

– Ой, число… Восьмого, кажись. Октября.

Две смерти, разделенные девятью днями, двух женщин, работавших в одном роддоме. И знавших, судя по всему, одну и ту же тайну.

– Ты говоришь, что и муж с ней вместе умер… – подбиралась я к самому важному, ощущая холодок в спине от предчувствия. – Это что же, несчастный случай?

– Ага. У них дача сгорела. Ну и они тоже вместе с ней… Мама говорит, что пока пожарники приехали, там уже от них одни угольки остались… Ужас! – Девочка передернула плечами. – Я как узнала, так мне потом несколько дней кошмары снились. Меня мама даже к врачу водила, и потом я таблетки пила снотворные… Мне все время снилось, что я на этой даче и хочу спастись от огня и их тоже хочу спасти, но огонь меня не пускает, и я прыгаю в окно, и слышу, как они кричат, помощи просят… А я стою и ничего не могу сделать!

Глаза ее быстро наполнились слезами, и она прошептала:

– Ужас какой, правда, ужас?

Я погладила ее по голове. Шапочка, едва держащаяся на макушке, соскользнула, и я снова ласково водрузила ее на место.

– Я, знаешь, тоже однажды чуть не сгорела заживо…

– Правда? – Глаза ее распахнулись от страха, смешанного с любопытством.

Я прошла несколько шагов, уселась на ступеньку и пригласила жестом мою тезку устроиться рядом со мной. Девчушка присела, своротив коленки набок и заглядывая мне в глаза в ожидании страшной истории.

– Я провела несколько месяцев в… за границей. И вот однажды рядом со мной взорвалась бомба. Ее террористы подложили. Знаешь, кто такие террористы?

Оля кивнула:

– А зачем они бомбу подложили?

– Они таким образом заявляют, что европейские страны обязаны с ними считаться, иначе они будут убивать ни в чем не повинных людей… Я чудом выжила. У меня были ожоги на лице. И еще, у меня раньше были длинные волосы, как у тебя, даже еще длиннее. И они сгорели…

Я рассказывала версию, которую сочла наиболее приемлемой для моей маленькой собеседницы, надеясь взамен услышать от нее подробности о смерти бывшего главврача.

– Но мне больше повезло: мне сделали операции, и я не только не умерла, но даже и лицо мое в результате не пострадало. Только волосы вот…

– Ну, они вырастут! – горячо воскликнула девочка. – Это не страшно! Хуже, когда умирают, как Нина Алексанна и Петр Сергеевич…

– Ты права. Как же так вышло, что они не сумели спастись из огня? Ведь дача – не многоэтажка, можно выпрыгнуть из любого окна, в дверь успеть выскочить!

– Мама говорит – они спали.

– Так крепко, что не проснулись от дыма и огня?

– Мама говорит – они задохнулись от дыма и потеряли сознание. И уже больше не могли спастись…

– А мама твоя откуда знает?

– Ей в милиции рассказали. Они там следствие производили, причину пожара искали. А мы иногда ездили в гости к Нине Алексанне на дачу, и в милиции спрашивали что-то, вроде как там вещи обычно лежали… А вы маму мою дождитесь, она вам расскажет!

– А она когда придет?

– К семи.

Я вовсе не была уверена, что ее мама мне расскажет известные ей подробности просто так. Придется тогда для Олиной мамы снова сочинять очередную версию – уж ей-то правду знать точно ни к чему. Я решила, что это лишнее.

– Я постараюсь, – соврала я. – Так милиция выяснила причину пожара?

– Мама говорит – они думают, что это из-за машины Петра Сергеевича…

– И при чем же тут машина?

– Он, как это, ну, батарейки для машины.. ну ак… акими…

– Аккумуляторы?

– Точно! – обрадовалась моя маленькая тезка. – Они! Он их поставил на ночь заряжаться. И канистру с бензином в дом принес. Вот и загорелось. Бензин же горючий.

– Но, чтобы он загорелся, нужен огонь. Или искра хотя бы. Вот если бы канистра протекала, а Федор Иванович сигарету бросил непогашенную рядом, тогда могло…

– Нет, он не бросил сигарету! Он спал. А его батарейки эти, ак…

– …кумуляторы…

– Ну да, они – сделали короткое замыкание… Это, знаете, когда искра в электричестве проскакивает… Страшно, правда? Вот так спишь-спишь, а электричество вдруг как сделает замыкание и – пожар… А ты спишь. Просыпаешься – кругом огонь…

В ее глазах снова заметался ужас.

Я обняла Олю за плечи.

– Постарайся не думать об этом, ладно? С тобой ничего плохого не случится, поверь мне. В современных домах электропроводка надежная. Это на старой даче, которую строили какие-нибудь шабашники, она оказалась некачественная.

– Вот и нет! Дача была нестарая, большая, каменная! Ее уже после выхода Нины Алексанны на пенсию построили. Такой дом красивый, двухэтажный, и гараж, и даже маленький бассейнчик, в нем летом росли кувшинки и черепашка жила… Раньше у них там стоял деревянный домик, старый, но Нина Алексанна говорила, что раньше нельзя было построить такую дачу, какую хочется. А теперь разрешили. Она говорила, что участвует в перестройке: перестраивает дачу!

Понятно. Деньги, накопленные за время ее работы главврачом роддома – на месте хлебном и прибыльном, – лежали, ожидая дней, когда их можно будет вытащить из кубышки и вложить в милые сердцу приобретения. Возможно, немалую часть этих денег в кубышке составляла плата, наверняка щедрая, за нас с Шерил.