— А ты почитай вслух, чтобы и мы послушали, — сказал дядюшка Чорибой.

Дадоджон стал читать:

— «Рад услужить. У большой дороги, под аркой, сооруженной из столбов и фанеры, на которой аршинными золотыми буквами сияло название колхоза «Первое мая», стояли бдительные дозорные. Их взоры были устремлены в одну точку, туда, где дорога, что ведет в райцентр, сливалась с горизонтом. День кончался. Жаркое июльское солнце неохотно ползло на запад, и его косые острые лучи били в глаза. Но, дабы выполнить свой долг, дозорные проявляли стоицизм и смотрели вперед из-под ладоней. Их твердость была вознаграждена: они, в конце концов, узрели двух всадников, именно тех, кого ждали.

— Едут! Едут! — возбужденно закричали они и припустили со всех ног в кишлак.

— Едут! Едут! — подхватили их крик другие дозорные и помчались по кишлачной улице в сторону правления.

Возле дома правления томился ожиданием еще один караул. Завидев бегущих, дозорные ринулись к двери и распахнутым окнам.

— Едут! Едут! — завопили они кто дискантом, кто басом.

В тот же миг из правления выбежали председатель колхоза Пир-заде, его сподвижники и соратники.

— Точно они? — спросил тучный Пир-заде, задыхаясь то ли от непривычной скорости, которую развил, то ли от радостного волнения.

— Они, они!..

Пир-заде быстро откашлялся и замер в смиренном ожидании, прижав руки к груди. Все остальные последовали его примеру.

Я описываю это столь подробно, так как видел все своими глазами и слышал своими ушами. Я свидетельствую, что прежде таких торжественных встреч в колхозе никогда не бывало. Я удивлялся и поражался, ибо знаю всадников и знаю, с какой целью они пожаловали. Поверьте, это отнюдь не великие мужи, достойные триумфа, и цель была у них ординарная — ознакомиться с положением дел в колхозе. Во всяком случае, так они объяснили. Но не буду забегать вперед, расскажу по порядку.

Первый всадник, которого сам председатель колхоза Пир-заде бережно, словно редкую и хрупкую драгоценность, принял на руки из седла и с величайшей осторожностью поставил на землю, был районный прокурор Бурихон Алахонов. Он милостиво улыбнулся встречающим, некоторым даже пожал руку и кое у кого спросил о самочувствии, про здоровье жен и детей. Он был в хорошем настроении, что, судя по лицам, всех обрадовало.

Второй всадник оказался милиционером, приставленным, как видно, охранять прокурора. От кого пли от чего, это еще предстоит выяснить, а может быть, станет понятным из дальнейшего. Прокурора Пир-заде со всем почтением и уважением пригласил переступить порог правления, милиционера же вежливо препроводили в чайхану. Разговор в кабинете председателя затянулся до самой темноты.

Дело в том, что недавно в колхозе побывал землемер и выявил неучтенные земли… Что это значит, известно: приписка, очковтирательство, обман, государства. Пир-заде и его приближенные с землемером не согласились, акт не подписали, обозвали его вымогателем, хотя честные люди утверждают, что, прежде чем вступить с ним в конфликт, пытались умаслить его, то есть, попросту говоря, сунуть взятку. Когда же их номер не прошел, свалили, что называется, с больной головы на здоровую, и Пир-заде помчался в Богистан и пригласил в колхоз прокурора.

Опустим их долгие разговоры в кабинете, так как основная беседа, в которой все прояснилось, состоялась в доме председателя. Туда прокурор прошествовал при свете полной луны и ярком мерцании звезд. Он был весел, шутил и громко смеялся, а Пир-заде подхихикивал.

В мехмонхону они вошли втроем, третьим был бригадир, у которого землемер обнаружил «скрытые гектары» хлопчатника. Просторная мехмонхона восхищала богатым убранством: яркими коврами, мягкими атласными и бархатными курпачами, шелковыми подушками на лебяжьем пуху. Хонтахта[42] была уставлена всевозможными и давно не виданными яствами. Их, наверное, достали из-под земли. Не буду перечислять всего, дабы не потекли у вас слюнки, скажу лишь, что было и холодное, и горячее, и теплое, соленое и сладкое, кислое и острое, освежающее и горячительное, и всему воздавалось должное, все ели и пили.

Когда раскраснелись лица и заблестели, как звезды, глаза, Пир-заде достал из-под себя папку с бумагами и протянул прокурору:

— Здесь все, что вам надо.

— Что?

— Жалоба на этого… э-э… ну, того..

— Землемера, — подсказал бригадир.

— Еще что? — спросил прокурор.

— Заявления свидетелей, — ответил Пир-заде.

— Еще?

— Вот его, бригадира, заявление…

— А еще?

— Еще… — председатель глянул на бригадира, и тот встрепенулся, вытащил из-за пазухи увесистый, как кирпич, сверток и протянул Пир-заде, который, взяв, тут же положил его перед прокурором: — Еще вот это…

— Что — это?

— Пятнадцать тысяч…

Прокурор заулыбался и спросил:

— Сколько вам этот землемер лишних гектаров приписал?

— Пятнадцать…

— Тоже пятнадцать? — улыбнулся опять прокурор. — Ладно, — сказал он потом, — что-нибудь да придумаем, будьте спокойны!

— Спасибо! — в один голос воскликнули председатель и бригадир.

— Если отведете от наших голов беду, мы всегда будем рады услужить вашей милости.

— Я тоже рад услужить вам, — сказал прокурор и протянул руку к блюду с жирным шафранным пловом…

А на третий день после этой беседы землемера привлекли к уголовной ответственности. Его обвинили в вымогательстве, приложив к делу показания «авторитетных» свидетелей, причем даже не трех, которых вполне достаточно, а семерых!.. Не для охраны ли этих «показаний» сопровождал прокурора милиционер?..

К счастью, суд разобрался и правда всплыла наружу. Очковтирателям, несомненно, воздадут по заслугам. Не сомневаюсь, что не уйдет от правосудия и горе-прокурор Бурихон Алахонов, променявший совесть, честь и достоинство на «рад услужить» за мзду.

Некоторые его защитники (увы, таковые нашлись!) утверждают, что факт получения взятки доказать почти невозможно. Позвольте усомниться. Нет и не может, не должно быть преступления, которое нельзя раскрыть. Если еще не выработали действенных мер борьбы со взяточничеством, то ускорьте эту работу, ибо любой преступник должен помнить о неотвратимости наказания.

Взяточничество — одно из худших злодеяний, и пусть над взяточником грозно вздымается карающий меч правосудия.

Вы согласны со мной, дорогие читатели?»

— Еще бы! — воскликнул дядюшка Чорибой.

Дадоджон посмотрел на него как-то растерянно и, почему-то сконфузившись, тихо сказал:

— Если все это подтвердится, Бурихон пропал. Даже не верится, что прокурор может брать взятки.

— Тут не от должности зависит, а от совести, — сказал дядюшка Чорибой. — Нет совести — нет и сил устоять перед соблазном. Деньги дают человеку власть, потому и тянут к себе, липнут к рукам и греют…

— Но зачем человеку такая уйма денег? — недоуменно произнес Туйчи. — Есть на еду и на одежду, и хватит.

— Это по-твоему, — усмехнулся дядюшка Чорибой.

Помолчали. Потом Дадоджон, как бы про себя, спросил:

— Все-таки интересно, в чем обвинили Нуруллобека? — И после небольшой паузы, вздохнув, сказал: — Если вы, дядюшка, увидите моего старшего брата, передайте