Войдя в свою квартиру с дочкой на руках, я вдруг ощущаю присутствие мамы так остро, что мне хочется ее позвать. О, она была бы счастлива увидеть мою малышку. Увидеть свою дочь, которая стала матерью. Она расцеловала бы меня, а потом выхватила бы Остин у меня из рук и устремила бы на нее взгляд, полный любви.

– Это куда положить?

Обернувшись, я вижу Герберта с сумкой в руках. Сейчас он лишний, совершенно лишний. Этот момент принадлежит только мне, Остин и маме. Герберт, ворвавшись к нам, разрушил все очарование.

Но он сделал это не нарочно. Он хотел как лучше. Он такой заботливый, такой предупредительный. С этой смешной розовой сумкой в коричневый горошек он выглядит невероятно мило. Я улыбаюсь:

– Поставь куда-нибудь в угол. Потом я разберу ее.

Герберт послушно ставит сумку в угол и потирает руки:

– Может, перекусим? Могу приготовить отличный омлет. Если только ты…

– Не надо! – вырывается у меня, но в следующую секунду меня пронзает чувство вины. Почему, почему я такая неблагодарная? – Я хотела сказать… Омлет – это здорово! Спасибо!

В памяти всплывает фраза из фильма «Язык нежности». «Не надо восхищаться мной, пока я этого не заслужила». Мне всегда казалось, эти слова я должна воспринимать как руководство к действию. Но почему? Неужели человек, которого я считала отцом, оставил в моей душе такой глубокий шрам, что даже сейчас, став взрослой, я не верю, что способна возбудить искреннее чувство. Я так отчаянно старалась заслужить одобрение Чарльза Болингера, а потом одобрение Эндрю, что в результате принесла в жертву собственную индивидуальность. И все равно ничего не добилась. Но с Гербертом все иначе. Наконец-то я могу быть собой. Он любит меня такой, какая я есть. Впервые в жизни мне не нужно из кожи вон лезть, чтобы заслужить одобрение мужчины. Именно этого хотела мама.

Герберт подходит к холодильнику, достает кусок сливочного масла и картонку с яйцами. Улыбается, поймав мой взгляд. У него простодушная мальчишеская улыбка. Я подхожу к нему, беру его голову в ладони и смотрю ему в лицо так пристально, что на щеках у него выступает краска. Припадаю к его губам долгим, отчаянно долгим поцелуем. Моя душа и мой разум, каждая клеточка моего тела и каждая капля крови приказывают: «Люби его!»

Все, что я хочу сейчас, – выполнить этот приказ неукоснительно.

Весенние нарциссы увяли, уступив место маргариткам. Лето медленно вступает в свои права, а я упиваюсь каждой минутой, проведенной с Остин. Деловые костюмы и туфли на высоком каблуке я сменила на шлепанцы и сарафаны. Вместо ежедневной трехмильной пробежки я теперь неспешно прогуливаюсь с коляской. К счастью, у дочки спокойный, веселый нрав, и, за исключением редких приступов чихания, она совершенно здорова. Когда я разговариваю с ней, пою или читаю ей вслух, она не сводит с меня больших внимательных глаз, и мне кажется, я вижу перед собой любознательное личико Санквиты. Я начала вести дневник, который, надеюсь, Остин со временем прочтет. Тщательно отмечаю все черты, которые достались дочке от Санквиты, пытаюсь воспроизвести в мельчайших подробностях образ смелой, красивой и самоотверженной девочки, которая подарила жизнь Остин и наполнила смыслом мою собственную жизнь.

В день, когда Остин исполняется три месяца, мы с ней отправляемся в отделение для новорожденных Медицинского центра Кук-каунти. Дочка висит у меня на груди, привязанная слинг-шарфом. Медсестра ЛаДонна, увидев нас, вскакивает и бежит навстречу.

– Бретт! – Она заключает меня в объятия и заглядывает в личико малышки. – Господи боже, Остин Элизабет! Мы очень по тебе скучали!

Я касаюсь губами лобика дочки:

– Мы тоже скучали по всем вам.

Достаю Остин из слинга и передаю ЛаДонне.

– Привет, куколка! – воркует она, держа ребенка на вытянутых руках. – (Остин гукает и болтает в воздухе ножками.) – Как ты выросла!

– Восемь фунтов и одна унция, – с гордостью говорю я. – Мы только что были у доктора Макглю. Она сказала, что Остин – просто воплощение здоровья.

ЛаДонна чмокает малышку в щечку:

– Это самое главное.

Я достаю блюдо с печеньем и открытку, на которой отпечатан след ножки Остин:

– Мы привезли вам скромное угощение в знак благодарности за то, что вы так хорошо о нас заботились.

– Как это мило с вашей стороны, Бретт! Будьте добры, поставьте блюдо на стойку. К концу дня от печенья и следа не останется. – ЛаДонна внимательно смотрит на меня и добавляет: – Материнство вам идет.

– Правда? Неужели мне идут темные круги под глазами? – смеюсь я. – Честно вам скажу, ЛаДонна, никогда в жизни я не чувствовала себя такой усталой. И такой счастливой тоже. – Я смотрю на маленькое чудо, которое теперь принадлежит мне; встретив мой взгляд, дочка расплывается в улыбке, радостной, как солнечный луч, и сердце мое тает от блаженства. – Каждый день я мысленно благодарю Санквиту и молюсь за нее. Остин – это главное, что есть у меня в жизни. – Голос мой дрожит. – Мое единственное сокровище, которое будет со мной всегда.

– Бретт, как я за вас рада! – кивает ЛаДонна. – Посидите немного здесь. Морин и Кэти вышли перекусить. Они скоро вернутся. И конечно, они будут рады увидеть малышку.

– К сожалению, мы не можем ждать, – вздыхаю я, посмотрев на часы, висящие на стене. – Нам еще предстоит праздничный обед в Джошуа-Хаусе. Но мы непременно заедем к вам как-нибудь еще.

– Хорошо, Бретт, но не убегайте, не удовлетворив мое любопытство. Вы помолвлены с доктором Мойером? – ЛаДонна шутливо вскидывает бровь. – Вы же знаете, мы все здесь влюбились в вашего Губерта.

– В Герберта, – поправляю я. – Он предлагает сыграть скромную свадьбу седьмого августа, в день рождения моей мамы. Но мне кажется, спешить не стоит. К тому же сейчас я ни о чем не могу думать, кроме своей дочурки.

– Но малышке нужен папа, – говорит ЛаДонна.

– Конечно. Рано или поздно мы с Гербертом поженимся. Он обожает Остин! Видели бы вы их вместе!

ЛаДонна улыбается и гладит меня по руке:

– Ох, Бретт, судьба вам улыбается. Такая чудесная дочка… и этот красавчик, влюбленный в вас по уши! Похоже, у вас имеется крестная – добрая фея, которая даром времени не теряет.

Я думаю о маме. О Санквите. Да, они обе помогли мне стать счастливой. Но только помогли…

– Вы правы, ЛаДонна, судьба и в самом деле добра ко мне. Фея-крестная – это, конечно, неплохо. Но возможность осуществить свои желания дана каждому из нас. Надо просто найти в себе смелость.

– Хорошо сказано, – улыбается она. – Как приятно видеть человека, который нашел свое счастье!

Неожиданно я ощущаю укол беспокойства. Интересно, мама согласилась бы со словами сестры ЛаДонны? Или все же решила бы, что я пошла на компромисс? Причем именно там, где, по убеждению мамы, компромисс невозможен. Может, я должна, пока не поздно, набраться смелости и отказаться от мистера Совершенство? Но ради кого? Ради мистера Туманная Надежда? Впрочем, смелость здесь ни при чем. Скорее, подобный крутой вираж станет свидетельством моего легкомыслия и глупости. О, как все-таки трудно провести границу между отвагой и безрассудством, между мечтой и бесцельной грезой, между тем, что принадлежит нам по праву, и необоснованными притязаниями!