между тысячами невидимых щупалец его владетеля Левиафана. Тщетно. Все его надежды разбивались вдребезги, все мечты оборачивались никчемными обломками, все замыслы терпели одно поражение за другим – точно умывающиеся кровью пехотные цепи, вынужденные бесконечно отступать, не имеющие ни времени для передышки, ни рубежа, на котором можно было бы зацепиться.

Он сломался. У него еще не было когтей, которые в будущем сослужат ему хорошую службу, одни лишь алеющие кровоподтеки, опоясывающие его тело со всех сторон, которые еще не сделались въевшимися в шкуру тигриными полосами. Это был миг упадка, миг, когда он в полной мере ощутил беспомощность человеческого существа, вздумавшего состязаться с глыбой нематериальной протоплазмы, повелевающей пространством и временем. Клопа, бросившего вызов паровому катку. И что-то в душе, какая-то основательная и прочная ее деталь, которая принимала на себя нагрузку все четыре года, вдруг подломилась. Он послал все к черту. Купил на последние деньги бутылку дешевого бурбона в какой-то из забегаловок Клифа, выпил ее до дна в несколько глотков, и отправился в путь. Раз «Мемфида», проклятая морская странница, доставляющая на остров заключенных, не собиралась являться за ним, ничего страшного. Лэйд Лайвстоун – в ту пору это имя еще казалось непривычным ему, как сшитый неумелым портным костюм – предпримет это последнее путешествие на своих двоих.

Стояла глубокая ночь, время отлива. Океан отхлынул от пристаней, обнажив бурое, поросшее водорослями, мягкое подбрюшье и усеянные поросшими моллюсками валуны. Лэйд Лайвстоун ступил на него, как на обычную землю, и пошел прочь от острова, ни разу не оглянувшись, хоть ему и казалось, что на длинном пирсе стоит, глядя ему вослед, человеческая фигура, длинная и тонкая, как часовая стрелка. Еще один морок, еще один обман дьявольского, проклятого всеми богами, острова…

Он шел прочь, прямо по грудам пронзительно пахнущих водорослей, карабкался на острые валуны, не замечая порезов, шел за отступающим от суши морем, зная, что это его последняя прогулка. Через несколько часов океан вернется, грозно рокоча приливными волнами, схватит его и разотрет о камни, превратив в окровавленную ветошь, грязное тряпье, которым еще несколько дней будут забавляться лижущие мол ленивые волны в Клифе. Ну и плевать. Больше никаких фокусов, никаких иллюзий, только последняя прогулка под спелой холодной луной, прогулка в одну сторону…

Он не утонул и не был раздавлен волнами. Его не сожрало какое-нибудь рыщущее вокруг острова чудовище из свиты Танивхе. Иногда Он проявляет милость к дуракам, ищущим смерти. А может, просто привык заботиться о своих новых игрушках.

Преодолев милю или две, Лэйд, обессилев от нервного напряжения и выпитого бурбона, рухнул навзничь – и был затащен в лодку промышляющими под покровом ночи рыболовами. Этот случай подарил ему несколько хороших знакомств, а также обильный багаж воспоминаний и шрамов. Кроме того, он навек запомнил этот запах – гнилостный и в то же время свежий запах водорослей, по которым шел в ту ночь, хохоча во все горло, грозя небу кулаком и выкрикивая проклятья чертовому Левиафану…

В гостиную мистера Герни будто ворвалось море. Лэйд явственно ощутил пронзительную вонь ламинарий и сарграссум, острый тонкий аромат ульвы, валонии и кладофоры. Тяжелый запах подступающего моря, тревожный и умиротворяющий одновременно. Словно в прихожей уже бушевали волны, сгоняя в угол дорогую мебель и безжалостно сдирая толстые ковры…

Но моря не было. Одна только тяжелая фигура, замершая в дверях, слишком массивная, чтобы легко проникнуть внутрь. Кряхтящая, сопящая, лязгающая металлом туша с тяжелыми как у рака лапами и несоразмерно большой головой, напоминающей огромный котел возлегающий на мощном торсе.

Воган тонко вскрикнула, отшатнувшись к стене, Блондло заклекотал горлом, видно, его чудодейственные линзы разглядели то, что бессильны были разглядеть прочие, даже братья Боссьер на миг будто бы сжались, сделавшись меньше размером, позабыв про свои колючки, небрежно поставленные у стены.

- Добрый вечер, джентльмены! – пророкотало существо, грузно ворочаясь в проеме, - Отличный вечер, не правда ли? Прекрасный, прекрасный вечер!

У него был странный голос. Глухой, ухающий, дребезжащий – такой бывает у автоматонов, наделенных даром речи, имеющих вместо человеческих легких и гортани один только жестяной бочонок-резонатор. Но не беспомощный, как у многих таких человекоподобных болванчиков, которых нерадивые лавочники зачастую оставляют вместо себя на хозяйстве, а звучный и громогласный, наделенный совершенно нечеловеческими обертонами.

- К сожалению, мистер Герни, наш добрый хозяин, не соизволил послать мне приглашения вроде того, что получили все вы, вероятно, пожалел пяти фунтов, но это ничего, я по своей натуре не злопамятен. Могу явиться и лично. Надеюсь, это не будет сочтено вами пренебрежением правилами хорошего тона.

Тяжелые лапы существа, заскрежетав сочленениями, впились в дверную коробку, точно гигантские каминные щипцы, дерево жалобно захрустело в их хватке. Лэйд, машинально отступая от двери, ощутил легкое головокружение вроде того, что бывает, если набрать в грудь чересчур много морского воздуха. Эта штука была не просто сильна, она была наделена силой невозможной для смертного, доступной лишь тяжелым механизмам, но сама при этом механизмом не была – Лэйд отчетливо слышал ее сопение.

Дверной проем не продержался и секунды. Осколки брызнули внутрь гостиной, усеяв ковер безобразным крошевом, петли, тоскливо заскрежетав, повисли на стене.

- Уютно, - удовлетворенно пробормотало существо, неспешно заходя внутрь, - Скажите, вы сами выбирали мебель? Это «Бертрам и сын», так ведь? Очень изящно. Мне нравится.

Мистер Герни попытался что-то произнести, но в горле у него забулькало. И Лэйд мог его понять.

***

В высоту оно было семь футов три дюйма[25], а может и еще больше, если бы не горбилось под весом собственной огромной шарообразной головы. Его тело, казалось, состояло из одних только лязгающих сочленений и походило на рыцарские латы короля Максимилиана, вот только стальные пластины были выгнуты на непривычный манер, кажущийся неестественным и, к тому же, казались чересчур массивными. Словно этот грозный доспех был предназначен не для защиты от стрел или пуль, а для защиты от чего-то столь могущественного, что оно могло раздавить человека в мгновение ока, от какого-то неведомого и страшного чудовища, которое и воображать не хотелось – где-то в мозгу сами собой срабатывали предохранительные контуры, запрещающие даже думать о подобном.

Господи, сколько же весит эта штука?.. Глядя на то, как прогибается, жалобно треща, паркет гостиной, Лэйд решил,