тайно постигал, пописывая антиклерикальные статейки... Именно потому вы посвятили себя Князю Лжи, именно поэтому сделались главной примой «Паладиума», поэтому неустанно участвовали в самых изощренных его оргиях и практиковали вещи, немыслимые даже для самой раскованной английской публики. Вы надеялись унять этим бушующую внутри вас страсть. Какая досада! Ни один из перепробованных вами методов так и не привел к желаемому результату, несмотря на великое множество партнеров и затейливо используемый реквизит.

Губы Воган беззвучно шевелились, но Лэйд не знал, какие слова на них сейчас вьются, самые низменные ругательства или мольбы всем высшим адским силам о спасении.

Чудовище удовлетворенно кивнуло, отчего его грузное тело заскрежетало.

- Впрочем, если уж вам так нужно имя… У меня много имен. Некоторые из них ничего вам не скажут, другие… Ох, стоит мне их произнести, как у вас полопаются все кости в теле, а головы иссохнут, съежившись до размеров ореха. Но допустим… Вы можете звать меня Бредбедл. Да. Пожалуй, мне это нравится. Мистер Бредбедл.

***

Бредбедл…

Воображаемый тигр жадно вцепился когтями в это имя, но мгновением спустя разочарованно выпустил, точно никчемный клочок тряпья, угодивший в клетку по воле ветра, не хранящий в себе ровно никаких запахов. Память Лэйда ничем не отозвалась на это слово. По крайней мере, в пыльном чулане, где хранились воспоминания разных эпох, переложенные сухими листьями лаванды от моли, ничего как будто бы не шевельнулось.

Как бы опасно ни было это существо, оно не относилось к тому пантеону смертельно опасных отродий, которые сумели прославиться достаточно сильно, чтобы полковник Уизерс-Уинтерблоссом приколол их фотокарточки к доске в темном, мрачном, сыром и похожем на склеп кабинете Канцелярии. А Лэйд не сомневался, что у полковника имеется такая доска. К которой по какому-то стечению обстоятельств еще не пристала фотокарточка Лэйда Лайвстоуна, владельца бакалейной лавки «Лайвстоун и Торп»…

Бредбедл. Что-то на староанглийском или на французском? Что-то на маорийском? Какая-нибудь затейливая идиома, основанная на суахили и санскрите? А может, что-то из сленга кокни или богатого, но сложного как енохианское наречие[1], уличного арго рыболовов?

Он похож на рыцаря – и выспренной манерой изъясняться и внешним обликом, но и то и другое, без сомнения, фальшивка. Его речь – это насмешка. Пародия, делающая затеянную им игру еще более жестокой. Его облик тоже не имеет ничего общего с персонажами, заседавшими некогда с королем Артуром. Если это существо и было рыцарем, то не в той истории, что была известна Лэйду по книгам Кретьена де Труа и Вольфрама фон Эшенбаха, которыми он зачитывался в юности, а в какой-то альтернативной, чужой ему и незнакомой.

В этой броне не было благородных форм и обводов, свойственных рыцарским доспехам какой бы то ни было известной ему эпохи, она выглядела утилитарной и грубой, причем на современный манер, будто лишь недавно сошла с фабричного конвейера. Излишне толстые, излишне громоздкие, ее пластины образовывали гипертрофированные монструозные черты, в которых отдаленно угадывался раздавшийся вширь раковый панцирь. Человек в подобной штуке уж никак не мог бы вершить рыцарские подвиги, разъезжая по миру, хотя бы потому, что ударами стальных кулаков был способен сносить башни, кроме того, даже самый крепкий лошадиный хребет лопнул бы под его весом.

Думай, Чабб, думай, старый ты идиот.

Шлем, похожий на огромный стальной котел, усеянный великим множеством глаз.

Раздувшийся несуразно большой торс, делающий его похожим на какого-нибудь панцирного моллюска, выбравшегося на сушу из темных морских глубин.

И водоросли, эти чертовы водоросли, опутавшие его гниющим зеленым саваном, распространяющие резкий смрад, мешающий думать.

Глубина... Моллюск… Водоросли…

Это не рыцарь, подумал Лэйд. Чтобы понять это, не надо обладать умом мсье Рокамболя[2] из дешевых книжек в мягком переплете, которые Сэнди прячет в щели под кассовым аппаратом. Это глубоководный скафандр, вот что это такое. Аппарат для погружений на умопомрачительную глубину вроде тех, что собирают, пытаясь превзойти друг друга, Бальзамелло и Гартман. Только этот выполнен не в форме дирижабля, как их детища, а в форме человекообразного великана, внутри которого предполагалось место для человека. Кажется, он даже видел нечто подобное в газете – там оно именовалось «доспехом для океанических погружений системы «Карманьоль»…

Вот только Бредбедл определенно не походил на ожившую картинку. Он был реален – от грохочущих подошв, способных вдребезги разбивать камни, до щелкающих когтей, которыми заканчивались его тяжело ворочающиеся лапы на хитрых шарнирных суставах. Реален, силен и очень опасен.

- Я уже и забыл, как это приятно, находиться в хорошем обществе, - промурлыкал он, тяжело ворочая своей тысячеглазой котлообразной головой. Точно владелец изысканной коллекции, подумал Лэйд, удовлетворенно разглядывающий выставленные в надлежащем порядке экземпляры, - Меня не так-то часто приглашают в подобные дома. И я намереваюсь насладиться сполна каждой минутой.

- Мистер Бредбедл…

- Да, мистер Герни? – великан повернулся к банкиру, прижимая страшную лапу к груди, точно в жесте сердечной признательности, - Ну же, смелее!

Этот жест не выглядел угрожающим, но в исполнении закованного в сталь рыцаря в облачении из гниющих водорослей всякое движение казалось опасным, может, потому, что заключенной в нем силы было достаточно, чтобы вышибить из человека дух.

- Я… Я… - судя по тому, сколько раз мистеру Герни пришлось вздохнуть, чтобы произнести несколько слов, каждое слово требовало у него гораздо больше воздуха, чем раньше, - Простите, но я не… не припоминаю, чтобы приглашал вас.

- Вы не приглашали, - согласился Бредбедл, - Меня отчего-то никогда не приглашают в хорошие дома. Но узнав о подобном сборище, я не смог оставаться в стороне и пригласил себя сам. Смотрите на это с хорошей стороны, мистер Герни. По крайней мере, вы сэкономили на этом пять фунтов!

Мистер Герни судорожно ощупал карманы пиджака, будто намереваясь вытащить бумажник.

- Если дело в деньгах, позвольте… Я сейчас…

- Бросьте вы. Дело не в деньгах. Я здесь только потому, что испытываю восхищение.

- Простите?

- Да-да. Восхищение, - повторил Бредбедл, так громко, что задребезжали уцелевшие в серванте стекла, - Я восхищен всеми вами до глубины души, да и как иначе! Посудите сами. Вы вполне непримечательно, даже невзрачно выглядите, многих из вас можно не заметить, даже столкнувшись плечами на улице, но какие силы дремлют за