Малой Азии под начальством Датиса и Артаферна, племянника Дария. Флот поплыл прямым путем вдоль островов. Прежде всего персы высадились на Наксосе, на единственном острове, оставшемся еще не покоренным Персией. Однако большая часть населения бежала в горы; персам пришлось удовольствоваться сожжением города и порабощением случайно оставшихся жителей. Затем персы пристали к Делосу, главному центру ионян, совершили здесь жертвоприношение и, продемонстрировав перед греками свое благоговение перед греческими богами и уважение к жителям священного острова, поплыли к Евбее. Афинские колонисты из Халкиды бежали в Аттику; Эретрия была сожжена, а жители ее обращены в рабство. Затем персидский флот переправился в Аттику, и персы высадились близ Марафона в месте, наиболее удобном для маневрирования персидской конницы. Персы привезли с собой Гиппия, который, по тайному соглашению с оставшимися в городе Писистратидами и Алкмеонидами, должен был стать правителем в Афинах. К афинянам пришли на помощь только ближайшие соседи и друзья — платейцы. Был послан гонец и в Спарту с просьбой о помощи. Но спартанцы, следуя своему постоянному обычаю, сослались на религиозный предрассудок, мешавший им якобы выступить до наступления полнолуния, и поэтому пришли в Марафон, когда здесь все уже было кончено.

Афинское войско двинулось в Марафон. Ужас перед нашествием варваров был так велик, что афиняне включили в состав армии даже рабов, которым для этого была дарована свобода, а в случае победы, по-видимому, были обещаны гражданские права: это видно из того, что после победы павшие воины-рабы были похоронены на государственный счет вместе с платейскими союзниками. Афиняне не могли выступить против персов на открытой равнине, где те расположились, так как у персов была прекрасная конница. Поэтому они сосредоточили свои силы в узкой теснине, недоступной для конницы, и ждали наступления врага. Но и персы не собирались наступать. В городе в это время шла партийная борьба, и персы ждали, пока их сторонники, Писистратиды и Алкмеониды, подготовят в городе переворот и подадут им условный знак щитом, чтобы они выступили из Марафона в Афины.

Во главе афинского войска стоял архонт-полемарх Каллимах, но практическое руководство осуществлялось одним из десяти стратегов, чередовавшихся ежедневно. Однако фактическим руководителем операций у афинян был искусный в военном деле Мильтиад. Благодаря тайным сношениям с ионянами, сражавшимися на стороне персов, Мильтиаду было известно, что персы собираются сесть на суда, чтобы захватить Афины. Так как для афинян страшнее всего была персидская конница, то он сговорился с ионянами, что они подадут сигнал: «Нет всадников», как только вражеская конница будет посажена на суда и на суше останется одна пехота. И в самом афинском войске начиналось уже брожение, — когда, наконец, этот сигнал был дан. Тогда афиняне бросились бегом на врага. По причине малочисленности афинян персам вначале удалось прорвать центр, но затем афиняне ударили на персов с обоих флангов и нанесли им существенный урон, прежде чем те успели сесть на корабли для отплытия в Афины. Афинянам удалось даже, подбежав к морскому берегу, завладеть семью неприятельскими кораблями. Но в общем эта стычка имела преимущественно моральное значение. Она разрушила создавшееся после ионийского восстания представление о непобедимости персов. Военное же значение ее было незначительно; персы сохранили и живые силы, и флот, и боевой дух и спокойно двигались вокруг мыса Суния к Афинам.

Но афинянам был прекрасно известен замысел персов: они пустились бегом по суше по прямой дороге и прибыли в Афины раньше, чем сторонники персов могли осуществить предательство. Когда персы подошли к Фалеру, город уже был в надежных руках, и им не оставалось ничего иного, как, постояв немного в виду города, уйти обратно в Азию.

Таким образом, на этот раз Афины избавились от опасности. Но всякому здравомыслящему афинянину было понятно, что это столкновение ничего не решило и что следует ожидать нового, более страшного нашествия.

Сам Дарий, во всяком случае, не считал себя побежденным при Марафоне. В надписи, начертанной сыном Дария Ксерксом после вступления на престол, перечислены племена, которые подчинены его власти; и здесь, наряду с «ионянами» и «ионянами с островов» названы еще «ионяне, живущие по ту сторону моря», т. е. материковые греки в первую очередь. Ксеркс продолжал считать их своими подданными и после Марафонской битвы.[172] Разумеется, не заслуживает доверия рассказ Геродота, будто с момента Марафонской битвы персы только и думали о том, как бы отомстить афинянам: весь марафонский поход, несомненно, представлялся персам только одной из многочисленных экспедиций против взбунтовавшихся подданных. У персов было в эти годы достаточно хлопот кроме греков: в 486 г. восстал Египет; в том же году умер Дарий и на престол вступил Ксеркс. Смена царей всегда сопровождалась на Востоке смутами; в частности, о наличии второго претендента на персидский престол и о восстаниях, происшедших в Персии после вступления на престол Ксеркса, нам рассказывают Геродот и надпись Ксеркса, найденная недавно в Персеполе. По усмирении Египта Ксерксу пришлось еще усмирять восстание вавилонян. Только после этого Ксеркс мог взяться за Грецию.

3. ПОХОД КСЕРКСА И БИТВЫ ПРИ САЛАМИНЕ И ГИМЕРЕ

Известия о приготовлениях Ксеркса вызвали в Греции естественное беспокойство и ужас. Казалось бы перспектива вражеского нашествия и необходимость признать верховным властителем персидского царя, чуждого греческому укладу и греческой культуре, должна была вызвать у всех греков, без различия группировок, готовность забыть прежние распри и отстаивать свое отечество до последней капли крови. Предъявленное Дарием к Афинам требование принять правителем Гиппия показывало, что персы при случае не задумаются вмешаться и во внутренние дела греческих государств, если они найдут это для себя полезным и необходимым. Тем не менее в Греции царил полнейший разброд: целый ряд греческих государств с самого начала ориентировались на Персию, как, например, Фивы и Аргос; в других была сильная персофильская партия, как, например, в Афинах. Решение вопроса, на чью сторону стать, иногда принималось на основании мелочных интересов текущей минуты — оно определялось желанием сделать неприятность соседнему государству, стать сильнее его и т. д.

Судьбу Греции решило поведение двух сильнейших государств, Афин и Спарты. Мы уже видели, что для Афин непосредственное овладение путем в Черное море было вопросом жизни и смерти: здесь удалось подавить персофильские настроения. Спарта охотно не ввязывалась бы вовсе в войну с Персией, поскольку принципом ее политики было не высылать спартиатов из Пелопоннеса. Но, с другой стороны, Спарта не могла не понимать, что персы стремятся покорить всю Грецию и что если они разобьют все прочие греческие государства, то покорение Спарты для них