ей цветы, когда вернется. До свидания.

— До свидания, — сказала коротышка, и проводила его ревнивым взглядом.

Спускаясь по лестнице, он боялся поднять голову. Ему чудилось, что снующие по коридору студенты понимающе подмигивают друг другу, насмехаются над ним. Он доплелся до остановки, и тут в нем заговорила гордость. Он повернул в сад. Стриженная сказала правду. Там на скамейке, оживленно разговаривая, сидели рядышком Малика и солдат. Тут гордость перешла в ревность, и Хабибулло, притаившись за кустами, почти целый час наблюдал за парочкой. Наконец они встали и направились в столовую в глубине сада. Тогда ушел и Хабибулло.

На следующий день он бесцельно и долго бродил по городу. Малику и солдата он повстречал у универмага. Подойти не решился. Так все и кончилось.

Как это было давно, словно тысячу лет назад. Но на прошлой неделе он был в "Детском мире". Накупив игрушек для дочери, уже выходил из магазина и вдруг столкнулся с ней. Впервые с тех пор. Он подошел. Малика, бледная, как тогда на балконе, тысячу лет назад, смотрела на него с жалкой улыбкой и не отвечала на приветствие. Опустила глаза и увидела в авоське куклу, погремушки, еще что-то яркое, чудесное. И сказала негромко, глуховато, самой себе:

— О, кому-то подарки…

— Да. Дочке.

— У тебя уже дочь? — невнятно произнесла она. — Сколько ей?

Она справилась с лицом, но не могла оторвать глаз от игрушек.

— Три месяца и четыре дня.

— Как много… Как же вы ее назвали?

— Маликой… Ее зовут Малика.

Она быстро взглянула на него, повернулась и пошла прочь. Он остолбенел. Наконец, гремя погремушками, бросился за ней. Несколько минут шли молча. Затем сказал первое, что пришло на ум:

— Ты ужо закончила?

— Да. Оставили на кафедре химии.

— Хорошо, поздравляю.

— Спасибо.

— А… где теперь живешь?

— Там же, в общежитии.

Перед входом в здание, в тени деревьев, они остановились. Наконец он решился:

— Тот парень… он отслужил? Вы поженились?

— О чем ты? — нахмурилась она.

— Зачем притворяться?

— Ничего не понимаю.

— Сейчас объясню, — сказал Хабибулло и тряхнул своими погремушками. — Ты помнишь, когда я в последний раз был здесь?

— Да, помню. Мы смотрели фильм "Мужчина и женщина".

— А теперь дальше. В воскресенье я принес тебе цветы, помнишь?

— Погоди, погоди… Так это ты приносил?

— А разве стриженая не сказала тебе?

— Боже мой!.. Когда я вернулась, Ниссо сказала, что какой-то парень принес цветы. В то время со мной все заговаривал один дурак, вон из того магазина. А по воскресеньям приносил цветы.

Я их отдавала вахтерше, тете Марусе. Я подумала, что этот букет тоже… ты ведь никогда не дарил мне цветы.

— А все же, с кем ты была в тот вечер в саду?

— Солдат, что ли? Да это же мой брат Махмуд, он приезжал в отпуск.

— Как твой брат?!

— Боже мой, конечно же, брат.

Она закрыла лицо руками и уткнулась в пыльную степу.

Ее худенькое тело вздрагивало в беззвучном плаче. А он переминался с ноги на ногу и гремел погремушками. Она бросилась к дверям и исчезла. Он постоял еще немного и пошел, изредка встряхивая свою гремящую авоську.

…Экран уже давно беззвучно и слепо мерцал. Из коридора донесся короткий звонок. Оба разом поднялись и напряженно замерли. Тишина. И тут родился новый звук — слабый, беспомощный и родной плач из другой комнаты.

Перевод Г.Бободжановой

КУРБАН АЛИ

Свой путь в литературу Курбан Али (Урманов Курбанали) начал как очеркист. В 1975 году у него вышла книга очерков "Инициатива". А в 1977 году он выступил как рассказчик, издав сборник рассказов "Звезда".

— Член Союза писателей СССР.

НА ПЕРЕВАЛЕ

Рассказ

— Хуршеда!.. Хуршеда-а-а!.. Хурше-да!.. Где ты?..

Голос матери летел над бахчами. Каких-то полчаса назад обе они — мать и дочь — были заняты по дому. Дочь подбрасывала в очаг дрова и все поглядывала на перевал. Мать студила кипяченое молоко и, перехватывая взгляд дочери, переживала…

Какая-то она странная стала в последние дни, ее Хуршеда. Вчера вдруг заявила: "Мамочка, я собираюсь на демонстрацию!.." Мать — порадовалась даже: в самом деле, пусть идет — людей повидает… А сегодня с утра буркнула: "На праздник я не пойду!.." Мать не решалась спросить — что у дочери на сердце.

Честно сказать, мать побаивалась тайп своей взрослой дочери. Вон у нее глаза-то как блестят! А щечки! Бутоны роз — сказал бы поэт. Плечи округляются… Ой-ой, убереги ее господь от дурного глаза!..

Но сегодня, когда дочь отказалась поехать на демонстрацию, мать сказала:

— Если ты будешь людей сторониться, то станешь затворницей. Замкнешься сама и меня изведешь. Почему бы тебе не повеселиться со всеми вместе? Праздник ведь, а тебя со двора не выгонишь!.. Машина уже приезжала, всех забрала. А ты вон новое платье даже не примерила…

— Можно мне на перевал подняться?.. — произнесла девушка.

— А что там такое, на перевале?

— Солнышко там…

— Ты вот лучше сними с очага котел с молоком, да закваску добавь туда, как остынет…

Мать накинула на голову выцветший шерстяной платок и пошла проведать соседку, одинокую старушку, которую обещала навестить. Пошла и незаметно забыла про дочь… И вот солнце уже в зените, а на дворе — пусто…

— Хуршеда-а!..

— Ура-а-а!.. Ура-а-а!.. — точно в ответ доносится из репродуктора, — идет передача из Москвы, с Красной площади, где сейчас тоже демонстрация.

Может быть, к геологам пошла?.. Мать выключила радио…

Прошлой осенью появилась на левой горе палатка. Какие-то люди в зеленых куртках с капюшонами. Темные очки, тяжелые ботинки, загорелые, обветренные лица. Они лазили по окрестным горам…

Случилось, что в один из дней мать поднялась туда, к палатке. Расспросила людей, — кто они, чем занимаются. А на обратном пути случилось несчастье, — оступилась, и вывихнула ногу. Кое-как до дому добралась.

Конечно же, это дело рук дьявола! Нужно бы костоправа пригласить. Она попросила об этом Хуршеду. Та, не мешкая, собралась, села на коня.

Вскоре послышался рокот мотоцикла. Дочь, запыхавшись, вбежала в дом.

— Вот, мамочка, докторша приехала…

Мать поняла, но переспросила:

— Кого ты там привела — доктора или костоправа?

Хуршеда улыбнулась.

— Доктора!

…Беспокойство снова овладело матерью. Она пошла в гостиную, — не оставила ли дочь записку? На стене портрет бородатого Менделеева. На окне разнообразные камешки. Хуршеда с недавних пор зачем-то собирает. Мать, конечно, не знает этих камней. Хуршеда что-то говорила… А знал ли Менделеев о недрах горы Мевагуль?! Ведь, говорят, в этих краях нашли золото…

Записки не было. Мать машинально раскрыла