– Помню, как из машины выходила, и все. Наверное, это угонщики были.

– Наверное, – Альберт Владимирович стянул с нее второй сапог, – ну-ка, пошевели пальчиками. Ага, хорошо. Теперь ноги в коленях согни… Прекрасно. Куда именно тебя били, ты, надо думать, не помнишь?

– Нет.

– Ну что, вызовем «Скорую»?

– Ни в коем случае! – взвилась Наташа и тут же охнула от боли в затылке. – Ни при каких обстоятельствах!

– Почему? Ну ладно, давай тогда я тебя на такси к нам в академию отвезу.

– Нет. Я же заседаю в суде!

– И?

– И вот. Если я не приду, то весь процесс остановится. Придется человека заново пересуживать, а далеко не факт, что в состав суда войдут честные и порядочные люди.

– Я понял, – Альберт Владимирович аккуратно снял с нее куртку, – тогда я тебя сам посмотрю, и если вдруг что заподозрю, то не обессудь уж, поедем в больницу. Ну-ка, еще раз пошевели ногами.

Приподняв ее за плечи, Глущенко внимательно ощупал позвоночник, и, пробормотав «кажется, цел», поднял Наташу на руки и отнес в комнату на кровать.

Так приятно было закрыть глаза и снова провалиться в пустоту, но Глущенко не позволил ей этого сделать, тормошил расспросами, где полотенце, где тазик, где вата и зеленка и прочая аптечка. Наташа с трудом вспоминала и чувствовала себя так, как бывает, если купаешься ночью в море: не ощущаешь границы между чернотой воздуха и чернотой воды, то ли ты там, то ли здесь…

Наконец Альберт Владимирович нашел все, что ему было нужно, и принялся осторожно раздевать Наташу. Она чувствовала бережные прикосновения его рук, и где-то на периферии сознания бродила мысль, что надо смутиться от того, что он видит ее наготу, но стыда почему-то не было.

– Трусы оставьте, – сказала Наташа.

– Оставлю, что ж я, зверь, что ли, какой, – Альберт Владимирович внимательно прощупал ей живот, – не больно тебе так?

– Нет.

– Сесть можешь? Извини, придется по старинке тебя слушать, но я думал, что ты пьяная, поэтому фонендоскоп не захватил, – он прислонил ухо к ее груди, – подыши глубоко ртом.

Наташа послушно дышала, потом не дышала, потом терпела, пока Альберт Владимирович обрабатывает ей ссадину на голове и на ладони.

– Вовремя ты постриглась налысо, как знала прямо, – усмехнулся он и надел на Наташу футболку, – что ж, ребра вроде целы, а остальное надо наблюдать. Точно в клинику не хочешь?

– Точно. Не могу я людей так подвести!

– Да понятно… Ладно, ложись в кровать. Есть-пить я тебе не дам, пока не появится ясность.

Глущенко расстелил постель, заботливо накрыл Наташу одеялом, а через минуту она услышала, как он одевается в прихожей. Стало очень грустно, что он уходит, но он и так сделал все что мог и даже немножко больше. Кто она ему? Не возлюбленная, не друг, наоборот, дочь врага, и все же он приехал…

Хлопнула дверь. Даже не попрощался, неужели решил, что она так быстро заснула? Или в своей резкой манере дал понять, чтобы она ничего больше не ждала? Наташа вздохнула. Эх, знать бы еще, что она говорила по телефону. Как, интересно, эта светлая мысль – позвонить Альберту Владимировичу – родилась в ее травмированной голове, когда она не помнила даже себя? Вообще, как она дошла до своей квартиры, открыла дверь, набрала номер и говорила, а теперь ничего не помнит… Чудеса!

Наташа прислушалась к себе. Болит голова, немного подташнивает, на затылке явно зреет шишка, и на этом вроде бы все. Пока лежишь. А если понадобится встать, например, в туалет? Даже думать не хочется. А ведь завтра в суд. Ладно, дойдет как-нибудь. За руль в таком состоянии нечего садиться, поэтому вызовем такси. А там уж справимся как-нибудь, в конце концов, на стуле сидеть – это не у операционного стола стоять. Мы же врачи, а врачи работоспособны в любом состоянии!

Наташа подбадривала себя этими лозунгами, как вдруг услышала звук открывающейся двери. Стало страшно. Неужели нападавший забрал ключи и решил ими воспользоваться?

– Машина твоя цела, – услышала она низкий голос Глущенко, – похоже, ты ее даже закрыла.

– Странно… А сумочка моя где?

– В Караганде. Хотя подожди-ка, кажется, вот она. Посмотри, эта?

Наташа приоткрыла один глаз. Альберт Владимирович стоял на пороге комнаты, держа в руках ее любимый ридикюльчик. Это была очень дорогая фирменная сумка, привезенная папой из ГДР, она представляла известную ценность даже сама по себе, а не только из-за содержимого, поэтому очень странно, что грабители ее не взяли.

– Тогда непонятно, – Наташа наконец заметила, как хрипло и слабо звучит ее голос, – с какой целью на меня напали? Проводили учения, что ли? Может, я сама поскользнулась и упала?

– Вниз головой если только, – буркнул Глущенко.

– Черт, вообще ничего не помню!

– И не старайся пока. Лучше попробуй уснуть, а я тебя покараулю. Мало ли что.

Наташа сказала, чтобы чувствовал себя как дома. Альберт Владимирович потушил ей свет, поправил одеяло и принес из кухни воды, совсем чуть-чуть, на донышке стакана, а сам пошел в гостиную, к книгам. У Наташи их было пока немного, но все очень хорошие, скучать Глущенко не придется.

Она немного полежала, чувствуя удивительную радость и спокойствие, что любимый человек совсем рядом, и пусть они не вместе, но он пришел на помощь по первому зову.

Наверное, она все-таки задремала, потому что проснулась, когда услышала тихие шаги Альберта Владимировича в темноте. Он осторожно подкрался, послушал ее дыхание и взял запястье пощупать пульс. Наташа лежала тихо.

– Ты, конечно же, не спишь? – еле слышно прошептал Глущенко.

– Конечно же, нет, – тихо ответила она.

– Ну открывай тогда живот. Не болит он у тебя? Голова не кружится? – Альберт Владимирович включил бра и стал щупать ей живот самым внимательным образом. – Лучше бы мы в клинику поехали, а то я сижу тут и весь трясусь – а вдруг у тебя селезенка лопнула?

– Не лопнула.

– Или внутричерепная гематома.

– Ой, не нагнетайте. Может, еще скажете, что надо было мне лапароцентез сделать и люмбальную пункцию?

– Скажу.

– Альберт Владимирович, я же врач. При лапароцентезе мне бы точно кишку пропороли, без вариантов. А про осложнения от люмбальной пункции даже думать не хочется.

Глущенко улыбнулся:

– Твоя правда. Посмотри мне в глаза. Что ж, зрачки вроде одинаковые… Ну ладно, спи тогда дальше.

Он потушил свет и хотел выйти из комнаты, но остановился на пороге.

– Слушай, Наташ, а почему ты спрашивала, не убийца ли я?

– Я? – От неожиданности она села в кровати.

– Лежи-лежи, – Альберт Владимирович слегка надавил ей на плечо, и Наташа послушно улеглась.