— Франсес, подожди! Мы вызовем полицию.

С ее туфлями в руках я направился к БМВ, но, когда до него оставалось футов пятьдесят, я услышал рев двигателя. Франсес, показав мне, чтобы я не мешался, преодолела бордюрный камень и направила машину мимо кареты скорой помощи. В слабом свете, отраженном волнами, я видел ее лицо — от пережитого оно стало похожим на какую-то застывшую маску. Она объехала два лимузина и помчалась к Жуан-ле-Пену.

За эспланадой Гольф-Жуана, приблизительно в миле от места трагедии раздался вой полицейской сирены. Водитель второго «мерседеса» вышел из машины и, открыв пассажирскую дверь, поманил меня. Я скользнул взглядом по лежащему на песке мертвецу — его дородное тело как-то съежилось. Когда волна наплывала на берег, рукава его смокинга всплывали, посылая морю сигнал о смерти. Я прижал туфли Франсес к лицу, вдыхая аромат надушенных стелек и свежий запах морской воды.

Шофер ждал, пока я взбирался на волнолом. На нем была куртка для боулинга, а под ней — смокинг, и, подойдя ближе, я узнал его лицо и светящиеся глаза.

— Гальдер? Вы что здесь делаете?

— Пора уезжать, мистер Синклер.

— Так это вы вели машину? Я думал, вы Цандера охраняете…

Я махнул в сторону мертвеца на песке — его обнаженный торс лизали волны. Лицо Гальдера было непроницаемым. В свете фар приближающегося полицейского автомобиля он был похож на свидетеля происшествия, которому все это уже успело надоесть — и перевернутая «ауди», и покойник, и волны. Слишком занятый своими мыслями, чтобы отвечать на мои вопросы, он дистанцировался от любых оценок происходящих событий.

— Мы уезжаем, мистер Синклер, — кивнул он на открытую дверь. — Вам лучше поехать с нами.

Из двери высунулась чья-то рука и, как клещами, ухватила мое запястье. Я был слишком слаб, чтобы сопротивляться, и сел в машину.

— Пол… — Ален Делаж показал мне на откидное сиденье. — Я рад, что мы вас дождались. Я так и сказал Джейн — вы к нам присоединитесь.

Его спокойное лицо светилось в лучах фар полицейского автомобиля. Когда я сел, он улыбнулся дежурной улыбкой спасателя, протянувшего руку тонущему.

На заднем сиденье лицом ко мне бок о бок сидели Джейн и Симона Делаж, видеокамера лежала у них на коленях. На Джейн был все тот же черный шелковый халат, и она дремала на плече Симоны. Узнав меня, она приветственно подняла руку и сложила свои бескровные губы в какое-то слабое подобие улыбки. Я понял, что все еще держу в руках туфли Франсес Баринг, и поставил их на пол рядом с Делажем.

В полумиле за нами маячок полицейской машины выхватывал из темноты стоящие на берегу лачуги. Когда Гальдер завел двигатель «мерседеса», я постучал в стекло за его спиной.

— Ален, сюда едет полиция. Мы должны поговорить с ними.

— Не сейчас, Пол. — Делаж дал знак Гальдеру. — Санитары все им расскажут. У вас был нелегкий день…

Он откинулся к спинке сиденья и показался мне крупнее и увереннее, чем прежде. Перевернутый «ауди» сполз на большую глубину, и санитары вернулись на берег. Они встали на колени рядом с мертвым шефом службы безопасности и взяли кровь на анализ у него из бедра. Смокинг Цандера наконец-то отделился от его руки. Он поплыл прочь, прокладывая себе путь среди волн, разводя рукавами, как пловец брассом, в открытое море — там безопаснее.

А мы устремились в еще более глубокую ночь.

— Мистер Синклер, вы нам очень помогли. — Сержант Жюко помедлил у двери, засовывая свой блокнот в карман куртки. — Паскаль Цандер был близким другом каннской полиции.

— Да, он говорил… Я рад сообщить вам все, что мне известно…

Я пожал руку молодого детектива и взглядом проводил его до машины. Он остановился у «ягуара», восхищаясь его обводами, а потом опустился на колено у заднего крыла. Его взгляд профессионала был привлечен чем-то необычным, может быть — неоплаченной квитанцией за парковку, засунутой за ручку багажника. Маленьким ножом он соскоблил чешуйку краски с хромового бампера, потом поднял ее к солнечному свету и успокаивающе махнул мне рукой. Вмятины и царапины на видавшем виде кузове «ягуара» были слишком уж незначительны — едва ли машина перенесла серьезное столкновение. Злополучная чешуйка краски, должно быть, откололась от двери пенроузовской машины, которая все еще выставляла напоказ свою открытую рану — как дуэлянт, гордящийся полученным шрамом. Да и потом, сержант Жюко понимал, что я никак не мог столкнуть «ауди» в море, да еще задним ходом.

Стараясь сохранять спокойствие и чувствуя облегчение после первой утренней инъекции, я так же дружелюбно махнул сержанту, дождался, когда он уедет, и поковылял назад к бассейну. Я разглядывал свое отражение в воде, пытаясь как-то примириться с тем, что битых двадцать минут разговаривал с сержантом, но так ничего и не сказал ему об истинных причинах смерти Цандера.

Рекламный самолет совершал свой утренний облет «Эдем-Олимпии», зазывая желающих в тир для стендовой стрельбы в горах за Грасом. Я лежал на топчане, чувствуя, как вина и боль выходят из меня через колено. Легкая струйка пара поднималась над влажным отпечатком ноги Джейн, оставшимся на кафельной плитке. Глядя на крошечные следы ее предплюсны, я вспомнил о туфлях Франсес Баринг с их запахом пальцев и полуночного моря — теперь они, завернутые в полиэтиленовый мешок, лежали в багажнике «ягуара».

За пять дней, прошедших со смерти Цандера, Франсес ни разу не появилась в офисе. Ее секретарша сказала мне, что та взяла двухнедельный отпуск, но ее телефон в Марина-Бе-дез-Анж был отключен. У меня в ушах все еще стоял ее полный ужаса крик, когда она признала в мертвеце Цандера, я все еще видел ее искаженное лицо, когда она в панике, ничего не видя вокруг, бежала к своей машине. Мне нужно было встретиться с ней и попытаться каким-нибудь образом уверить, что смерть Цандера была несчастным случаем. Себя в этом я уже успел убедить.

Тот убийственный вечер перешел в не менее странную ночь. Я помню, как мы возвращались в «Эдем-Олимпию», после того как мне не удалось — я был слишком ошарашен случившимся — заставить Гальдера остановить машину и сообщить обо всем полиции. Я вглядывался в ночь, в закрытые бензозаправки и супермаркеты; Ален Делаж тем временем разминал мышцы ног, а женщины жались друг к дружке на заднем сиденье «мерседеса» — как островок безопасности в жестоком мире мужчин. Симона покровительственно поглядывала на Джейн, как мать на уставшего ребенка; она не позволила мне взять Джейн за руки, когда я было попытался это сделать.

Мы приближались к «Эдем-Олимпии», где, как я предполагал, нас будет ждать взвод французской жандармерии. Я чувствовал себя слишком усталым и не пошел с другими выпить рюмочку на сон грядущий, а поднялся в свою спальню и уснул, не выключив света. Я проснулся через час — меня разбудил звук разбрызгивателей и стрекот цикад под окном. Из гостиной доносилась танцевальная музыка — мелодичные мотивы и аккорды танго сороковых годов. Так и не сняв Гринвудова смокинга, на котором остались следы морских водорослей, я спустился в гостиную и обнаружил, что Джейн ожила. Она танцевала с Гальдером, выставляя руку в сторону, когда партнер через свое бедро запрокидывал ее назад.