с Браманте в Рим (это напоминало бы поездку Брунеллески и Донателло столетием ранее). Обоим художникам было известно, что только там можно изучить классический стиль прошлого.

Браманте прославился в Милане своей величественной архитектурой, вдохновленной Римом. Как и его предшественники Альберти и Брунеллески, он целыми днями, неделями и месяцами изучал, измерял и рисовал римские постройки, собирая информацию для собственных архитектурных проектов. Он даже написал путеводитель по развалинам Рима, посвященный его «сердечному, дорогому и милейшему коллеге» Леонардо да Винчи[350]. Титульный лист украшало ксилографическое изображение фигуры человека с акцентированной анатомией, делающего зарисовки среди руин — идеальный символ аналитического духа, очарования человеческим телом и древней архитектурой, — тем, что увлекало в Милане обоих художников.

Способность Браманте глубоко понимать и воссоздавать прошлое не оставила равнодушным папу Юлия II, одного из крупнейших заказчиков предметов искусства и архитектуры в период его десятилетнего правления, начавшегося в 1503 году. В последние годы XV века, еще будучи кардиналом, Юлий II успел прославиться как активный и своенравный меценат, а в Риме его прозвали великим папой-воителем.

Вскоре после того как Браманте был принят на службу в качестве папского архитектора, Юлий принял невероятно смелое решение — перестроить один из главных храмов христианского мира, старый собор Святого Петра, и возвести на его месте гораздо более внушительное здание. Проект нового собора Браманте предусматривал обширное внутреннее пространство, наподобие древнеримских бань — единственного архитектурного примера, соответствующего по своим объемам честолюбию папы Юлия II.

Донато Браманте. Титульный лист путеводителя по развалинам Рима. Ксилография. Около 1499–1500

Как и гений Леонардо, который яснее всего проявлялся в небольших произведениях, Браманте создал одно из своих наиболее памятных зданий в относительно скромных размерах: это небольшой, круглый в плане храм с колоннадой и куполом, называемый Темпьетто и построенный в Риме, на холме, где был распят святой Петр. Это идеальное воплощение форм и пропорций, почерпнутых Браманте из древней архитектуры, которое создает ощущение идеальной гармонии. Здесь нет ни одной лишней детали: каждая из них участвует в создании общего впечатления — достаточно компактного и одновременно открытого здания, от которого ясно веет римской прочностью и величием. Темпьетто Браманте — это воспоминание о храмах Древнего Рима, в особенности о храме Весты на берегу реки Тибр, а также о мавзолее Святой Констанции, построенном императором Константином. Также он перекликается с круглым в плане надгробием, построенным во времена Константина на месте распятия Христа как часть храма Гроба Господня в Иерусалиме[351]. И все эти переклички играют свою роль: Темпьетто Браманте, более чем любая другая постройка того времени, соперничает с архитектурой Древнего Рима, одновременно являясь воплощением в камне христианского духа современного Рима.

Сочетание древних, зачастую языческих форм с христианскими ритуалами и нарративами стало основой для творчества целого поколения художников, родившихся в конце XV века, — что сближало их с раннехристианской эпохой. Леонардо был для них мостиком в предыдущий век Брунеллески и Донателло, а через них — в век Джотто и еще более ранних времен.

Два представителя нового поколения были особенно близки Леонардо, так что их можно назвать его духовными потомками. Мятежная фигура, Микеланджело Буонарроти родился, когда Леонардо было за двадцать, и впоследствии ему предстояло стать величайшим в истории разрушителем норм. Гораздо более спокойный Рафаэль Санти родился почти на десять лет позже Микеланджело и довел идеализм Леонардо до предела. Рафаэль умер через год после да Винчи, как будто от горя. Микеланджело, бунтарь в их «семействе», пережил «собратьев» почти на полвека.

Рафаэль обязан своей манерой светлой и поэтичной живописи Леонардо, а также смелой ясности архитектуры Браманте. И то и другое можно увидеть на его картинах, изображающих Мадонну с Младенцем, написанных им в возрасте 25 лет, в 1508 году, по прибытии в Рим, когда город как раз вступал в новый период славы при папе Юлии II. Как и Темпьетто Браманте, картины Рафаэля кажутся одновременно самодостаточными и экспансивными, формы — основательными и массивными, напоминая гораздо более раннюю живопись Мазаччо, но обладая сиянием красок и изяществом, которые Рафаэль перенял не только у Леонардо, но и у своего учителя, художника Перуджино[352].

Донато Браманте. Темпьетто, храм во дворе монастыря Сан-Пьетро ин Монторио, Рим. Около 1502–1503

Приехав в Рим, юный Рафаэль был нанят папой Юлием II для декорирования его личных апартаментов, «верхних покоев» в Ватикане — станц (то есть комнат — le stanze). Юлий не отличался большой любовью к книгам (свое папское имя он взял от Юлия Цезаря и предпочитал военный лагерь читальне), но именно в одной из четырех комнат-станц, там, где хранилась скромная личная библиотека папы, Рафаэль написал серию фресок, которые считаются одними из величайших стенных росписей того времени. Каждая из фресок, покрывающих четыре стены, изображает отрасль знаний — право, теологию, поэзию и философию. Именно философия вдохновила одну из величайших картин Рафаэля: собрание философов в грандиозных архитектурных декорациях, которое символизирует глубокую преемственность и многогранность человеческого разума в поисках начала всего сущего. Наверху, рядом с фигурой, олицетворяющей знание, изображена надпись: Causarum Cognitio («Знание вещей по их высшим причинам»).

Центральное место на фреске «Афинская школа» занимают Платон, указывающий перстом вверх и держащий в руке свою книгу «Тимей», и Аристотель, который держит свою «Этику» и указывает вперед. Окружающие их фигуры в самых разнообразных позах символизируют философские размышления и дискуссии. В отличие от двух главных персонажей, не все из них ясно идентифицированы, однако можно предположить, что один из них, в правом нижнем углу, — Евклид с его мерным циркулем, а другой, слева, — Пифагор, что-то пишущий в книге, в то время как мальчик держит перед ним грифельную доску с чертежом. Человек, что-то читающий, развалившись на ступенях, — это Диоген с его чашей для подаяний, совершенно не замечающий происходящего вокруг.

Разумеется, Рафаэль создал портреты философов, ничего не зная о том, как они выглядели на самом деле. Он написал картину, изображающую процесс мышления и демонстрирующую, что знание основано на многовековой традиции, которая включает в себя противоположные точки зрения, — например, исламского ученого Аверроэса (он стоит над Пифагором) и персидского Заратуштры (над Евклидом), Аристотеля, веками считавшегося основателем философии, и Платона, чья теория о реальности как бледном отражении божественного идеала была заново открыта на Западе менее ста лет до создания фрески. И хотя картина называется «Афинская школа», место действия скорее напоминает Рим времен папы Юлия II в представлении Браманте (который был дальним родственником Рафаэля и рекомендовал его на службу к папе): это римские бани, украшенные статуями, но не святых, а богов Аполлона и Минервы[353]. Как да Винчи поместил голову Христа в математический центр своей «Тайной вечери», так и Рафаэль располагает героические